Иван Болотников Кн.2

– Хоть руби, не повезу, – стоял на своем мужик. – Не пойду на воровское дело.

– На воровское? – нахмурился Юшка. – Ты болтай, да меру знай. Нашел воров.

– За тебя ж, голова еловая, радеем, – сказал Семейка, – за волю мужичью, а ты?

– «За волю мужичью», – передразнил Купрейка. – Буде брехать-то. Нужен вам мужик, как мертвому кадило.

Болотников, казалось, был невозмутим, но это лишь с виду, в душе его сумятица: мужик и удивил, и встревожил.

– Ты вот что, Купрей… Знать, нас за бар принял? По кафтану не суди. Когда-то и мы за сохой ходили, соленым потом умывались. Ведаем, как хлебушек достается… Запрягай.

Мужик будто к земле прирос. Болотников подошел к лошади, ввел меж оглоблей, взялся за упряжь.

Купрейка сел на копешку сена, ухмыльнулся: давай, давай, барин. Это тебе не саблей махать.

Болотников же, подмигнув мужику, принялся запрягать лошадь. Упряжь: узда, хомут со шлеей, дуга, супонь, седелка, гужи, чересседельник, вожжи – крепкая, не затасканная. Похвалил:

– И конь у тебя добрый и упряжь на славу.

Мужик не отозвался, продолжая насмешливо поглядывать на барина. Однако вскоре усмешка сошла с его лица: барин запрягал сноровисто и толково. Вон и шлею ловко накинул, и хомутные клешии как надо супонью стянул, и оглобли в меру чересседельником подтянул. (Тут – не перебрать, тютелька в тютельку надо попасть, дабы лошади воз тянуть сподручней). Знать, и впрямь из мужиков. Ни барину, ни служилому человеку так ловко лошадь не запрячь.

Болотников, усевшись на подводу и взяв в руки вожжи, оглядел стожки сена.

– Который повезешь?

– Выбирай, – равнодушно бросил мужик.

Иван Исаевич, скинув кафтан, подошел к одному из стожков, сунул ладони в теплое, пахучее нутро. Вытянул пучок, приложил к ноздрям, помял меж пальцев. Купрейка стоял рядом. Болотников вложил пучок на место, огладил разворошенный край и зашагал к другому стожку. Затем к третьему, четвертому… Купрейка шел следом.

Болотников, вернувшись к одному из стожков, махнул рукой Семейке:

– Подъезжай!

Смурое лицо Купрсйки оттаяло, губы тронула скупая улыбка. Угадал-таки, дьявол!.. А может, на авось?

– Чем же тебе этот стожок приглянулся?

– Аль сам не ведаешь? – с лукавинкой прищурился Иван Исаевич. – Еще неделя, другая – и от твоего сена одна труха останется. Зачем же добру пропадать? Косил ты па этот стожок месяц назад, косил в жарынь. Сушил по солнышку, да убрать припоздиился. Не было тебя на пожне: по купецким делам отлучался. Сенцо-то и пересохло. А тут непогодье иавалилось. Не мене недели дождь сыпал. Пришлось тебе, Купрей Лабазнов, вновь сено сушить да ворошить. А тут вдругорядь дождь. На чем свет ненастье костерил, покуда сено в стожок сложил. Не так ли?

– Та-а-ак, – удивленью протянул мужик. – Да ты что, мил человек, на сосне тут сидел?

Юшка и Семейка громко рассмеялись, а Болотников взял из подводы вилы и принялся кидать на телегу большие охапки сена.

– Уложишь ли все? – усомнился мужик.

– Уложу, Купрей, уложу! Телега твоя приемистая.

Вскоре на подводу взобрался Семейка. Принимая охапки сена, весело покрикивал:

– Помене, помене кидай, Иван Исаевич!.. Завалил. Помене!

Купрейка, глядя на Болотникова, довольно поглаживал бороду. Приделистый мужик! Видно, не один годок в страдниках хаживал. И лошадь знатно запряг, и стожок самый нужный выбрал, и воз на славу выкладывает. Не каждый мужик такой стожок на подводе разместит. Досуж!

Юшка Беззубцев не узнавал Болотникова. Обычно суровое и, зачастую, замкнутое лицо его было сейчас просветленным и добрым, по-крестьянски простоватым; разгладились морщины, лучились глаза, сыпались из улыбающегося рта смешинки-задоринки.

Перед отправкой в дорогу Юшка спросил:

– Купец твой в кремле аль на посаде живет?

– На посаде. У храма Богоявления, что на Спасской.

– Лошадь-то его? Ишь какая справная.

– По купцу и лошадь, – степенно молвил Купрейка и, поглядев на небо, поторопил. – Пора, православные. Ночью в город не пустят.

Залезли на воз, зарылись в сено. Купрейка перетянул и закрепил кладь веревками, перекрестился.

– Помоги, святая богородица!

Через час подъехали к крепости. Раздался недовольный окрик:

– Очумел, борода! Куда ж ты с таким возом?

У Болотникова екнуло сердце. Ворота! А воз, поди, выше стены. Дернул же черт перекидать на телегу весь стог. Дорвался, дурень! Сейчас стрельцы прикажут снять навершье – и беды не избыть. Налицо и лазутчики и сумы с подметными письмами. Ужель всему конец?

Глава 13 КЛИН КЛИНОМ ВЫШИБАЮТ

Мимо высокого тына Девичьего монастыря бредут двое посадских: согбенный старичок и ражий парень. Старичок замедляет шаг, тычет посохом о тын.

– Глико, Нефедка… Зришь?

– Зрю, – детина с любопытством глядит на лист, но в грамоте он не горазд. Поворачивается и машет рукой человеку в гороховом полукафтане. – Подь сюда, Левон-тий.

Левонтий, маленький, взъерошенный, угрястый мужичонка, подходит и клещом впивается в грамотку.

– Че писано? – нетерпеливо вопрошает Нефедка. Левонтия, площадного подьячего, кормившегося пером

и чернилами, аж в пот кинуло.