Иван Ефремов

«Вон там, низко над горизонтом, светит красный Антарес, а правее едва обозначается тусклый Стрелец. Там лежит центр чудовищного звёздного колеса галактики — центральное «солнце» нашей Вселенной. Мы никогда не увидим его — гигантская завеса звёздного вещества скрывает ось галактики. В этих бесчисленных мирах, наверное, тоже существует жизнь, чужая, многообразная. И там обитают подобные нам существа, владеющие могуществом мысли, там, в недоступной дали… И я здесь, ничего не подозревая, смотрю на эти миры, тоскуя, взволнованный смутным предчувствием грядущей великой судьбы человеческого рода. Великой, да, когда удастся справиться с тёмными звериными силами, ещё властвующими на земле, тупо, по-скотски разрушающими, уничтожающими драгоценные завоевания человеческой мысли и мечты». [159]

В середине октября вагоны с ящиками прибыли во Фрунзе, но больше месяца они пролежали на платформе — не было транспорта, чтобы перевезти их на склад.

Вернувшись из поездки, Ефремов свалился с приступом лихорадки, которая так безжалостно скрутила его весной.

Как заклинание, вспоминал он любимые строки Блока:

Как мало в этой жизни надоНам, детям, — и тебе и мне.Ведь сердце радоваться радо

И самой малой новизне.Случайно на ноже карманномНайди пылинку дальних стран —

И мир опять предстанет странным,Закутанным в цветной туман!

Он снова ощущал себя ребёнком, потрясённым многообразием и величием мира. Тысячи людей живут серой, безынтересной жизнью, не видя ничего, кроме малого клочка земли, не умея свободно и широко мыслить. Если бы они знали, сколько радости даёт познание мира, возможность мыслить и дарить свои открытия человечеству! Но ведь в твоих силах — показать людям пути к радости, раскрыть высокий подвиг мысли, соединённый с мужеством и волей.

Сознание, на время освобождённое от строгой требовательности науки с её необходимостью экспериментальных доказательств, дало волю воображению. Герои рассказов, задуманных во время первой болезни, обретали плоть. Ядром рассказов станет фантастическая идея — «пылинка на ноже карманном», которая преобразит обыденное, позволит заглянуть за грань возможного. Пусть вместо детективного сюжета в основу ляжет ход мысли учёного — люди должны понять, что наука даёт пищу не только уму, но и чувствам, и воображению. На грани логики и воображения рождается интуиция.

Обдуманные сюжеты обретали литературную плоть, но ещё более Ефремов желал написать выношенную монографию о тафономии.

Борясь с болезнью, он осознавал, что его ослабленный организм может не выдержать сильного напряжения. Итогом его размышлений стало глубокое понимание своей миссии, выраженное в письме А. А. Борисяку от 21 октября 1942 года:

«Я, имея незаконченной большую и важную работу, являясь единственным в составе Академии (и всего 2 в Союзе сейчас) специалистом по древнейшим тетраподам, получая от правительства броню и специальные указания на устройство быта учёных — должен серьёзно и продуктивно работать. Поскольку я нахожусь в системе Вашего Института, я… прошу обеспечить меня рабочим местом и условиями работы… Научная работа есть моя прямая и единственная обязанность в ПИН — только это меня теперь и интересует. Я не могу больше тратить силы (и без того сильно убывшие) на нецелесообразную и непонятную мне «организацию». [160]