Иван Грозный

Когда царь с опричным войском стал предпринимать карательные походы против изменников, резко возросли возможности неограниченного обогащения с помощью насилия. Теперь не было уже нужды подделывать документы для оправдания грабежа и убийств. Яркие свидетельства того, как это происходило, обнаруживаются на страницах записок Штадена. Этот немец-опричник, участник похода на Новгород, был разочарован тем, что все захваченное в городе добро по приказу царя свозили в один из подгородных монастырей, где была поставлена охрана, чтоб «никто ничего не мог унести». Тогда предприимчивый опричник начал собирать «всякого рода слуг... и повел своих людей назад внутрь страны. Всякий раз, когда они забирал и кого-нибудь в полон, то расспрашивали, где — по монастырям, церквам или подворьям — можно было бы забрать денег и добра, особенно добрых коней. Если же взятый в плен добром не хотел отвечать, то они пытали его, пока он не признавался». «Когда я выехал с великим князем, — подытоживал Штаден результаты своих подвигов, — у меня была одна лошадь, вернулся же я с 49-ю, из них 22 были запряжены в сани, полные всякого добра».

Штаден отнюдь не один занимался подобным промыслом. В своем походе он встретил целую группу опричников, которые так ретиво грабили, что население стало вооружаться для защиты своего имущества. По свидетельству Штадена, сведения о таких столкновениях заставили его прервать столь удачно для него протекавший «поход».

Так в русском обществе складывалось представление об опричнине как о политике открытого грабежа и насилия. Когда в 20-х годах XVII века известный русский писатель князь Семен Иванович Шаховской, основываясь на рассказах людей старшего поколения, давал характеристику царствования Ивана IV, он написал об опричнине: «царь царство, порученное ему от Бога, раздели на две части: часть едину себе отдели... и заповеда своей части оную часть людей насиловати и смерти их предавати, и домы их напрасно потребляти». Устанавливая новый режим, царь, конечно, не преследовал подобной цели, но такое положение в стране действительно сложилось как закономерное (хотя и не предвиденное) следствие проводимой им политики.

Сложившееся положение активно использовали уголовные элементы, разбойники, количество которых в условиях разорения, вызванного моровым поветрием, голодом, непомерным ростом налогов и не в последнюю очередь насилиями опричников должно было заметно возрасти. «Многие рыскали шайками по стране, якобы из опричнины, убивали по большим дорогам всякого, кто им попадался навстречу, грабили многие города и посады, били насмерть людей и жгли дома. Захватили они много денег, которые везли к Москве из других городов». Грабежи и насилия опричников и тех, кто выдавал себя за опричников, приняли такой размах, что само поступление средств из периферии в столицу оказалось под угрозой.

Даже в то время среди земских людей находились смельчаки, решавшиеся подавать жалобы на беззакония опричников (не будь этих жалоб, о многом не знал бы, вероятно, и Штаден). В течение длительного времени «все жалобы... клались под сукно». Однако наступил момент, когда злоупотребления достигли таких размеров, что под угрозой оказалось сохранение элементарного порядка в стране. Для государства, находившегося в состоянии тяжелой войны с соседями, это было смертельной опасностью.

Царь в конце концов оказался перед необходимостью принятия срочных мер для предотвращения беспорядка и анархии. «Он приказал подобрать все жалобы» и провести по ним расследование. Штаден записал, что, если бы не пожар Москвы в мае 1571 года, «земские получили бы много денег и добра» по своим жалобам на опричников. Очевидно, что расследование злоупотреблений началось еще в первой половине 1571 года. Опалы и казни «начальных людей» из опричнины в 1570—1571 годах, о которых шла речь выше, были, вероятно, определенным образом связаны и с результатами этих расследований. И выявившиеся размеры злоупотреблений, и то, что они совершались от имени власти, дискредитируя ее в глазах общества, — все это, думается, должно было произвести сильное впечатление на царя и вызвать у него сомнения в целесообразности сохранения того порядка, который привел к столь многим негативным последствиям для самой власти.