Иван IV Грозный: Царь-сирота

Итак, по мнению А. А. Булычева, в вопросе поминания усопших Иван IV позволил исполнителям своего поручения феноменальную, нарочитую небрежность, которая многое объясняет в намерениях царя. «Трагическая гибель царевича, — пишет А. А. Булычев, — помимо естественных опасений за будущее династии… должна была устрашающе подействовать на российского самодержца и еще по одной причине. Все умершие насильственной смертью, по широко распространенному среди восточных славян предрассудку, попадали в зависимость от демонических сил, превращаясь в отверженных «заложных» покойников… Из-за запрета хоронить останки таких мертвецов на православных кладбищах, а также поминать их души за богослужением они обрекались за гробом на вечные страдания. Неудивительно, что «тиран Васильевич» пытался всеми доступными ему средствами спасти своего второго сына[121] от столь незавидной участи: десятки тысяч рублей он направил для поминовения души Ивана Ивановича «до скончания века» духовным корпорациям России и Христианского Востока. Позднее, в 1583–1584 годах, еще больше денег и «ценной рухляди» монарх пожертвовал «на помин» другой, весьма многочисленной категории «заложных» покойников — опальных подданных, уничтоженных по его повелению в годы массовых репрессий. Инициативу Грозного установить им полноценное литургическое поминовение необходимо рассматривать в контексте ранее предпринятой аналогичной акции, призванной избавить убиенного наследника престола от печальной судьбы нечистого усопшего и от связанных с ней загробных мучений».

А если так, то «небрежность» государевых дьяков, составлявших списки, становится понятной. Опальных и «погребали»-то самым пакостным образом: топили в реке, бросали прямо посреди поля… Иными словами, их считали «отверженными усопшими», заранее обреченными на загробные муки до скончания веков. Соответственно, их и при составлении поминальных списков все еще не рассматривали как людей, достойных полноценного литургического поминовения. Отношение к ним (как самого государя, так и царских приказных людей) оставалось таким, что названные списки заполнялись абы как, без разбора, с нарочитым хаотизмом и вопиющей анонимностью. В духе: на местах иноки как-нибудь сами разберутся, когда и как их поминать!

Изначально «Синодик опальных» играл роль «залога, при помощи которого монарх надеялся «выкупить» из лап демонов душу погибшего царевича», — полагает тот же Булычев. А для решения подобной задачи тщательность вовсе не нужна.

Лишь позднее, незадолго до смерти, царь, измученный душевно и телесно, решил проявить больше заботы об убиенных опальных, навести порядок по части их поминания, как минимум добавить на это средств из казны. Но Господь оставил ему на исполнение благой затеи совсем уже немного времени…

Напрашивается вывод: в душе Ивана Васильевича даже после страшной гибели сына не произошло по-настоящему сильных подвижек в сторону покаяния. Государь оставался жестокосердным прагматиком.

Кто из историков прав — Р. Г. Скрынников или А. А. Булычев? Или, быть может, в высказываниях обоих нет приближения к истине? Вопрос непростой.

Что касается позиции Скрынникова, то с «моральным» смыслом деяния Ивана Васильевича можно согласиться, с политическим же — нет. Монарх вовсе не объявлял каких-либо гарантий, «что опалы и гонения больше не возобновятся». Ничего подобного в списках опальных нет. Да и смысл правительской власти, понимаемый Иваном IV через апостольское слово — «царь не напрасно меч носит, а для устрашения злодеев и ободрения добродетельных», — не давал ему самому ни малейшей возможности навсегда гарантированно «разоружиться». Он не способен превратить свою державу в рай на земле, но обязан прикладывать старания к тому, чтобы она не стала адом. А поскольку в человеческом обществе не переводятся злодеи и не исчезает необходимость защищать от них слабых, покровительствовать обиженным, нельзя правителю отказываться от меча.

Положительно, никаких гарантий, что больше казней не случится, царь не давал и не мог дать. Более того, имен некоторых казненных в «Синодике опальных» нет. Либо царь не видел своей вины в их смерти, либо считал их несомненными злодеями, а потому не мог изменить своего к ним отношения.