Иван Саввич Никитин

Профессор А. М. Путинцев, посвятивший много своих работ Никитину, восстал против такой версии. Оговорившись, что первой любовью поэта была Аннушка Тюрина (очень неубедительная и надуманная история), он создал свою красивую легенду. Согласно ей, Иван Саввич, хотя и заглядывался на Наталью, тем не менее был очарован ее подружкой — учительницей Матильдой Ивановной Жюно. Таинственная молодая иностранка, живая, смешливая, бойкая, и влюбленный в нее русский поэт — все складывалось в пользу привлекательности такого сюжета. В качестве главного аргумента приводилось стихотворение Никитина (В альбом М. И. Жюно):

И дик и невесел наш север холодный,Но ты сохранила вполнеГорячее сердце и разум свободныйВ суровой чужой стороне…

А. М. Путинцев склонен относить Матильде и ряд других стихотворений Ивана Саввича. Доказательства ученый строил весьма зыбкие, ошибался в фактах. Он не знал, к примеру, что загадочная швейцарка вовсе не уезжала из Воронежа на родину, а служила позже у родственников Плотниковых и умерла в 1884 г.

Писем М. И. Жюно или каких-либо документов, связанных с ней, не сохранилось. В жизни поэта она промелькнула светлым холодноватым лучом и больше не возникала. Из его посланий к Плотниковым не заметно, что он действительно был влюблен в нее: приветы-поклоны, упоминания об изучении французского языка, разные бытовые мелочи… — и ни одного хотя бы намека на сердечное чувство.

Еще больше запутало эту историю сохранившееся в архиве поэта загадочное стихотворение «На память И.С.Н.». Это послание в свое время вызвало целое «следствие» в интимной биографии Никитина, породило десятки гипотез. На наш взгляд, автором самодеятельной прощальной элегии («В саду, которого мне больше не видать…») была Наталья Плотникова. В этом нас убеждает сравнительно-стилистический анализ стихотворения и писем Никитина к Плотниковым, в которых фигурирует имя молодой хозяйки Дмитриевки.

Весна 1856 г. оставила чуть приметный отпечаток в лирике Никитина. Это была пора его лучших надежд — увы, несбыточных.

Поник я в тоске головою,Под песни душа замерла…Затем, что под кровлей чужоюМинутное счастье нашла…

(В альбом Н. В. Плотниковой)

Лирический герой Никитина жадно ищет сердечной радости, но не находит ответного зова. Он, как всегда, обращает свой взгляд к природе, великой и недоступной человеку, гибнущему от общего зла и собственного несовершенства:

Гляжу и любуюсь: простор и краса…В себя заглянуть только стыдно:Закиданы грязью мои небеса,Звезды ни единой не видно!..

(«Рассыпались звезды, дрожат и горят…»)

Поэты — современники Никитина, создавая идеал женщины, поднимались над обыденным, бытовым, нередко, как Аполлон Майков, уходили в сконструированный идеальный мир, убегали в далекое прошлое — будь то овеянная мифами мудрая Греция или дивная Италия. Иван Саввич в любовной теме прикован к прозе бытия, его фантазия скована собственной трудной судьбой — оттого-то его произведения почти не знают светлой интимной музыки. «Никитинская лирика любви, — писал Сергей Городецкий, — это лирика несчастной любви».

Не девичьи «ланиты», не прелесть «очей», не «ножка дивная», а верная подруга и заботливая мать, согласие в доме — вот о чем его песня:

Первый гром прогремел. Яркий блеск в синеве,В теплом воздухе песни и нега;Голубые цветки в прошлогодней травеПоказались на свет из-под снега.

Пригреваются стекла лучом золотым;Вербы почки свои распустили;И с надворья гнездо над окошком моимСизокрылые голуби свили!(«Первый гром прогремел…»)

Тем же семейным настроением согрето стихотворение «Гнездо ласточки», где контраст «элементарного» счастья «певуньи» с утробным существованием ненасытного мельника достигает подлинного драматизма.

Много позже поэт-народоволец П. Ф. Якубович, испытавший влияние Никитина, в своей книге «В мире отверженных» поведает, как начальник тюрьмы прикажет разорить сотни гнезд ласточек, приютившихся под стрехами острога. Нравственно-бытовой план никитинского стихотворения П. Ф. Якубович возведет в план социальный, политический, противопоставив человечность и деспотизм.