Иван Васильевич – грозный царь всея Руси

А из Москвы казначей Сукин доложил, что Адашев своевольничает на переговорах с литовцами, уже берет курс на союз с ними — ценой Ливонии [387]. В конце ноября Иван Васильевич выехал в столицу. Анастасия еще не поправилась. Но оставаться в отрыве от Москвы и позволять временщикам ломать государственную политику больше было нельзя. Жена это понимала, терпела тряску, холод. А Сильвестр, судя по всему, в дороге пытался «дожать», заставить царя подчиниться. И где-то здесь наступил окончательный перелом в их отношениях. Иван Васильевич позже писал Курбскому: «Како убо вспомяну, иже во царствующий град с нашею Царицею Анастасиею с немощною от Можайска немилостивое путное прехождение? Едина ради мала слова непотребна» [388].

Какое именно «мало слово непотребно» прозвучало? Возможно, Сильвестр где-то проговорился. Или перегнул палку, разыгрывая «пророка». Вероятно, препятствовал лечению царицы немкой Шиллинг, Иван Васильевич отмечал: «О врачебном же искусстве против болезни и помянуть нельзя было» [384]. Нам известен лишь результат. То, что копилось на душе у царя, прорвалось. Он сразу, одним махом разорвал отношения с севшими ему на шею приближенными. Вернувшись в Москву, он первым делом, не обращая внимания ни на чью реакцию, реабилитировал сановников, пострадавших при разгроме партии Захарьиных. Вернул ко двору и возвысил братьев Анастасии, Данилу Романовича и Василия Михайловича. Возвратил из ссылок их ставленников, родственников.

Хотя и лидеры «Избранной рады» никаким наказаниям не подверглись, государь просто удалил их. Адашев в январе 1560 г. еще принимал литовских послов. Но выступал сугубо «формальной» фигурой, от переговоров царь его отстранил, и продолжал их Василий Захарьин-Юрьев. А послы не сообщили ничего нового. Официально подтвердили, что Ливония приняла зависимость от Литвы и король требует вывести оттуда войска, угрожая войной. Но послам предъявили договор, где Орден обязался платить дань, указав, что Кеттлер не имел права передаваться Литве, и рекомендовали ей «не вступаться за изменников». И очень характерно, что дипломаты Сигизмунда были таким ответом очень озадачены, даже пытались добиться… частной встречи с Адашевым и Висковатым [386].

А Сильвестр, когда царь отверг политику «Избранной рады» и отставил Адашева, демонстративно объявил, что хочет уйти в монастырь. Похоже, как раз в рассчете, что Иван Васильевич спохватится, будет упрашивать остаться. А за это можно потребовать восстановить безоговорочное послушание. Но он ошибся. Иван Васильевич его «отпустил». Сам он вспоминал, что Сильвестр «видевше своих советников ни во что бывше, и сего ради своею волею отоиде, нам же его благословие отпустившим, не яко устыдившеся, но яко не хотевшу судитися здесь, но в будущем веце, перед Агнцем Божиим» [388]. После такого обращения к царю и его «благословения» дать задний ход было уже трудно. Сильвестр уехал на Белоозеро и постригся в монахи под именем Спиридона.

Впрочем, пострижение не означало «политической смерти». Если изменятся обстоятельства, из монастыря вполне можно было вернуться даже с повышением — в епископы, архиепископы. А Висковатого царь вообще оставил на прежнем месте. Очевидно, помнил, что дьяк хорошо служил ему. И если стал подручным Адашева, то без него снова станет квалифицированно помогать государю. Что же касается твердого и решительного ответа, который дали послам Сигизмунда, то подобная уверенность была вполне обоснованной. Потому что положение на фронте успело выправиться.

Кеттлер не сумел взять Дерпт. Попытался захватить хотя бы городок Лаис, где стояли 400 стрельцов головы Кошкарова. Немцы разбили из пушек стены, пошли на приступ. Рубились на развалинах два дня, но все атаки были отражены. А в это время уже стали подтягиваться полки Мстиславского и Шуйского, посланные царем. Заходили Кеттлеру в тыл, и он поспешно отступил. Но русские двинулись следом. Разбили орденские отряды под Тарвастом и Феллином, подступили к Мариенбургу. Этот город стоял на острове, считался неприступным, но к нему подошли по льду. Боярин Морозов, руководивший артиллерией при осаде Казани, здесь тоже умело расставил батареи, корректировал огонь. Стены раздолбили, и командор Зибург сдал город, получив за это разрешение уйти со всеми защитниками.

А летнюю кампанию Иван Васильевич теперь планировал сам. Крымцев решил нейтрализовать уже испытанным способом. Вишневецкого отправил в Кабарду, собрать горцев, казаков и «промышляти над крымским царем». На Дон послал воеводу Данилу Чулкова, «а с ним казаков многих», чтобы допекали татарам и с моря, и со степи вместе с союзными ногайцами князя Исмаила. Главный же удар наносился по Ливонии. В мае 1560 г. туда выступило 60 тыс. воинов с 40 осадными и 50 полевыми орудиями. С этой армией царь отправил на фронт и своих бывших советников с их приближенными — Алексея и Данилу Адашевых, Курбского, Вешнякова и др.