Иван Васильевич – грозный царь всея Руси

Хотя прежде чем ерничать и осуждать, не мешало бы разобраться. В дипломатии далеко не все шаги можно принимать за чистую монету. Иван Васильевич никогда не был наивным простаком, это признавали и его враги. Он знал, что план Адашева полностью провалился, и реанимировать его было бы абсурдом. Но Сигизмунд давно уже темнил с Россией. Царь просто обратился к тем же методам вместо адашевских «широких жестов». Кстати, показал, что подобные игры он умеет вести ничуть не хуже иностранцев. Он не мог не понимать, что перспектива брака с польской принцессой на самом-то деле нереальна. Во-первых, ради союза и «вечного мира» литовцам пришлось бы отказаться от Ливонии. Во-вторых, сестре короля пришлось бы перейти в православие. А в-третьих, женившись на сестре бездетного Сигизмунда, Иван Васильевич приобретал весомые права на престол Литвы. Разве допустили бы это католическое духовенство и магнаты?

Но царь знал и порядки Польши и Литвы. Вопрос о войне и мире решал не король, а сеймы этих государств. И далеко не все паны хотели сражаться с Россией. Предложения Ивана Васильевича должны были внести раскол, поддержать «партию мира», затянуть обсуждение в сенатах и на сеймах. Русским послам знать о таких тонкостях было незачем. Но инструкции они получили не «сватать» принцесс, а лишь договориться о сватовстве. «Посмотреть» сестер короля, Анну и Екатерину, какая из них покрасивее (выбрали Екатерину). Попросить их портреты, завязать переговоры о приданом [404]… Да, мы еще раз сталкиваемся с той самой особенностью, что семейная жизнь царя не была «личной». Анастасия погибла в борьбе с врагами России и династии. Погибла как воин, на службе Отечеству. А сейчас Отечеству должна была послужить даже ее смерть!

И игра царя сработала! Сигизмунд не мог прямо отвергнуть столь лестное предложение — во избежание нападок собственной оппозиции. Королевскому правительству пришлось лавировать. Искали отговорки, что согласие на брак должен дать император, родственник Екатерины. Спорили, что она должна остаться католичкой. Причем Сигизмунд пребывал в уверенности, что обманывает царя, не подозревающего о его союзе с ханом. Он продолжал тайные пересылки со шведами, датчанами, а в Москву ездили его послы будто бы договариваться о мире и сватовстве. Хотя «согласие» король сопровождал заведомо неприемлемыми условиями — отдать Смоленск, Северщину, еще и Новгород с Псковом [404]…

Но Иван Васильевич добивался именно этого! В ходе переговоров выигрывал время! Ливонский Орден после разгрома под Эрмесом и взятия Феллина вообще развалился. Русским сдались Тарваст, Руя, Верпель, ряд других городов. Царь приказал развернуть форсированное наступление. Захватить Ливонию или основную ее часть из-под носа у Сигизмунда — и пусть попробует отбить те же крепости. Это было вполне реально. Ливонцы были деморализованы, о самозащите больше не думали. Против немцев поднимались их эстонские крепостные, изгоняли и убивали [405].

Однако в замыслах царя обнаружилось уязвимое место. Своевольничали его воеводы. Иван Васильевич торопил их, наставлял. Ничего не помогало. Корпус воеводы Яковлева подступил к Ревелю (Таллину). Разгромил вышедшее городское ополчение, перебив и пленив больше тысячи человек. Мог бы тут же, на плечах бегущих, ворваться в город. Но разорил лишь неукрепленные пригороды и ушел. Иван Васильевич дергал приказами главнокомандующего Мстиславского — взять именно Ревель. Но его армия по пути отвлеклась и на Вайсенштейн. Крепость окружали болота, из-за этого батареи поставить не смогли, на штурм не решились. Простояли 6 недель, израсходовали запасы еды, фуража и отступили. Вместо захвата городов и територий воеводы занимались обычными набегами, набирая легкую добычу, толпы пленных, — и такими «успехами» оправдывались перед царем.

Стоит отметить, что с началом Ливонской войны западная пропаганда выплеснула ужасы о «кровожадном» царе Иване и «зверствах» его войск. О том, как «дикие» русские, ногайцы, татары, черкесы режут всех подряд, насилуют до смерти женщин, вырывают детей из чрева беременных, пьют кровь, оставляя за собой пустыню. Писали, что бывшего магистра Фюрстенберга и других пленных провели по Москве, избивая железными палками, пытали до смерти и бросили трупы на съедение птицам. Но в действительности тот же Фюрстенберг получил от царя поместья в России и через 15 лет после того, как его «замучили», писал брату из Ярославля, что «не имеет оснований жаловаться на судьбу» [577]. Конечно, не имел. Если бы он после сдачи Феллина попал не к царю, а к своему преемнику Кеттлеру, вот там-то его бы замучили, как всех воинов, вернувшихся к «своим».