Иванова ночь

Спасибо нашей молитвеннице! С помощью Леленьки и по милости Божией мне удалось, выражаясь современным языком, перепрограммировать, а проще говоря – перенастроить свой ум на душевный лад. И вы знаете, ум стал неколебим и не мешает душе быть постоянно открытой Богу. Насколько, маменька, тятенька, легче и радостней стало жить. Исчезла всякая неудовлетворенность. Только, когда ум и душа в одной упряжке тянут в одну сторону, наступает жизненная гармония.

Многие живут бурно, шумно, напористо; на первый взгляд, красиво, многогранно, целеустремленно, но, добиваясь своих целей любыми способами, разрушают себя и губят. Тут уж точно ни о какой внутренней гармонии говорить не приходится. Вот такие дела, мои родные. Стараюсь потихоньку очищать свои «конюшни». Это Геракл мог очистить Авгиевы конюшни за один день – могучий был мужик. У меня быстро не получается.

Как вы-то там устроились в неизведанных далях? Здесь вам досталось, намаялись. Каждый день молюсь за вас».

Иван перекрестился, низко поклонился, поцеловал обе фотографии, опустился на колени:

– Маменька, тятенька! Спасибо вам за то, что родили меня на нашей дивной, прекрасной, чудесной планете – жемчужине Творенья Отца нашего Небесного; спасибо вам за то, что родили брата Михаила, сестер Ольгу и Светлану; спасибо вам за то, что уберегли нас, вырастили, выучили, воспитали; спасибо вам, родные за любовь к нам, доброту и ласку; спасибо за счастливое детство, которое вы нам подарили; спасибо за помощь в нашей жизни; спасибо вам, родные за все, за все, за все и, пожалуйста, простите меня, сына нескладного. Простите за то, что жил не так, как вы хотели и не так, как нужно; плохо слушался вас, нервы вам трепал, жизнь укорачивал, мало помогал, не уберег…

Покаянные слова были искренними и шли из глубины сердца. В отличие от покладистого Михаила характер у Ивана в юности был неуравновешенный, вздорный. Нет, нет – и к отцу, и к матери он относился почтительно, слова плохого они от него не слышали; любил их всем сердцем, львиную долю хозяйственных дел брал на себя, чтобы им полегче было, но жил беспокойно. Мог с братом поругаться, дрался с парнями из соседних деревень, что доставляло немало хлопот и расстройств родителям. Но больше всего их огорчало стремление Ивана уехать в город. Отец понимал, что без «старшого» в хозяйстве придется туго.

Сейчас Ивану за себя было стыдно и обидно: как он мог самым дорогим людям причинять боль и страдания. Прав был Антон Павлович Чехов – самое важное: понимать и делать все своевременно. Сколько запоздалых цветов несут люди на могилы; сколько крокодильих слез проливают… Все в этой жизни можно исправить, кроме смерти.

– Маменька, тятенька, простите, родные мои, сына нескладного, недостойного. Царствие вам небесное! Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, пожалуйста, прости моих родителей Марию, Александра, разреши их душам обрести радость и покой в Царствии Твоем.

Со стороны дороги послышалось невнятное движение. Иван не придал ему значения: «Лось или кабаны забрели». После того как не осталось местных охотников, дикие звери почувствовали себя вольготно и осмелели. К примеру, для кабанов разгуливать по деревням и лакомиться в огородах дачников стало делом естественным. Невнятное движение становилось все отчетливей и превратилось в неспешные человеческие шаги. «Это становится интересным. Кому еще не спится?»

Появился силуэт во всем светлом. Человек смотрел по сторонам, будто что-то выискивая, но направление держал в сторону Ивана; не доходя нескольких метров, остановился. Костюм на нем был, что называется, с иголочки; на голове кокетливо устроилась шляпа-канотье. На темной, неопределенного цвета, рубашке выделялся галстук в полоску. Больше всего Ивана удивило поблескивающее на глазах пенсе. «Прям Антон Палыч Чехов. Да он же еще и тросточку сбоку придерживает…»

Внешность незнакомца словно подчеркивала его интеллигентность и вызывала симпатию…

– Здравствуй, Ваня, – благожелательно произнес незнакомец баритоном. – Беседуем с родителями… Весьма похвально. «Чти отца своего и матерь твою, да благо ти будет и да долголетен будеши на земли». Пятая заповедь.

«Да кто же это?» – вглядывался Иван в незнакомца. Размытый свет луны, хотя и был ярким, не позволял верно выделить черты лица. – Если он меня знает, значит и я его должен знать!»

– Не мучайся, Ваня, – будто прочитав его мысли, проговорил незнакомец. Лично мы никогда не встречались. Знаешь ты меня понаслышке. В общем-то, кто меня не знает… Имен моих легион; как меня только не называют – кому как вздумается, но я предпочитаю имя Аггел. Обрати внимание, какое благозвучное, приятное для слуха – Аг-гел, почти Ан-гел. Правда, все говорят падший, но почему так говорят, понять не могу.

Незнакомец галантно приподнял канотье с легким наклоном головы:

– Любить и жаловать не прошу, хотя многие на Земле меня и любят, и жалуют, и даже поклоняются. Тебя, Ваня, прошу об одном – сразу не гнать, потерпеть и не пугаться.