Иванова ночь

Особым предметом гордости Николая была баня, построенная собственными руками. Она стояла в конце огорода, поближе к ручью. Сделана банька была ладно и складно – на радость настоящим парильщикам. А парильщики Иван с Николаем были знатные. Иван живо почувствовал неповторимый дух разогретых бревен, источавших терпкий аромат соснового бора, смешанный с душистым настоем трав в тазике. Сказать, что они парили друг друга, значит, ничего не сказать. Владение вениками, оказывается, можно довести до совершенства и превратить в искусство.

Иван ложился на разостланную простыню; Николай в это время неторопливо, мизерными порциями, бросал на камни горячую воду, те выстреливали мягким бархатным жаром.

Прелюдия начиналась в полной тишине. Неожиданно все тело накрывала легкая, бесшумная волна горячего воздуха; по телу, будто от холода, пробегали мурашки. Движение воздуха то ускорялось, то замедлялось, то полностью замирало. Но на этом увертюра не заканчивалась. Раздавался шелест березовых листьев, словно из березовой рощи выпархивала веселая компания эльфов. Начиналось аллегро. Эльфы налетали на Ивана и предавались безудержному веселью: они танцевали, плясали, прыгали, кувыркались, вытворяли что-то невообразимое. В самый разгар веселья, откуда ни возьмись, кружась и завихряясь, врывался знойный сирокко и сдувал эльфов. Они снова прятались в березовой роще; сирокко затихал, и в жаркой тишине парилки на спину Ивана ложились веники. Нет, нет – не подремать, не отдохнуть… Они неторопливо скользили то вверх, то вниз, то нежно прижимались, то жестко массировали тело, выписывали круги, эллипсы, многоугольники и другие замысловатые геометрические фигуры.

Вдруг веники взмывали к потолку, захватывали как можно больше жару, коршуном падали на поясницу и, с силой, наваливались, будто стараясь удержать добычу. То же самое они проделывали с другими частями тела. Вдоволь натешившись, веники умеряли свою прыть и ослабляли давление.

После этого, словно по мановению волшебной палочки, они переходили на «ударную установку» – начиналось похлёстывание. Первые были похожи на ласковые шлепки матери по попе младенца; затем они усиливались, темп нарастал, менялась тональность, и похлёстывания переходили в постёгивания с оттяжкой. Этим приемом искусно владел дед Алексея Пешкова, наказывая будущего писателя больше для острастки, чем за дело. Но там были розги: они причиняли жестокую боль – здесь же листья веников смягчали удар и превращали постёгивания в приятный массаж.

Ударная установка затихала. Смоченные в прохладной воде, веники мягко и ласково снимали жар с разгоряченного тела. «Ну что, Ваня, напоследок побегаем по камешкам», – смеясь, говорил Николай. «Обязательно порезвимся», – в тон отвечал Иван. Он поднимал ступни, и Николай несколько минут постукивал по ним ручкой веника.

Не хотелось ни шевелиться, ни тем более вставать. Взбадривал ушат воды, окатывающей с ног до головы; в теле оставалась только легкая приятная истома.

Они выходили на улицу, снимали шляпы перед баней, кланялись ей и благодарили предков за придуманное ими чудо. «Ты прикинь, Коля, простейшие, можно сказать, подручные материалы: дерево, камень, вода и огонь. Когда они врозь, сами по себе, каждый имеет свою неповторимую ценность. Не сразу додумались наши предки свести их воедино, соединить в одном пространстве. Мылись по-разному: даже русские печки приспосабливали». «Я бы изобретателю русской бани памятники ставил. А мы даже имени его не знаем. Ваня, мне кажется, что ничего лучшего для гигиены и оздоровления в мире не придумали». «Согласен, Коленька. Ни на какие римские термы нашу баньку я бы не променял».

Они, не торопясь, спускались к ручью. После купания парить предстояло Ивану. Вениками он владел не менее виртуозно…

Когда сообщили о гибели Николая в аварии, потрясенный Иван сразу поехал в деревню. В электричке добрые слова о друге он не придумывал – они сами собой сложились в стихотворный экспромт: