— Первая: от Сорренто — до смерти Сталина в 1953-м. Потом до распада СССР в 1991-м. И третья эпоха — новая Россия.
— Вот вы как считаете. Была я от политики далеко.
— А она невольно присутствовала рядом с вами.
— Скорее люди, ее олицетворявшие. Светлана Сталина была моей подружкой, учились в школе, где было много родственников известных людей. Она тяжело пережила смерть матери. Причину от Светланы скрывали. И что застрелилась, ушла не просто так, узнала от чужих. Страшно трудно ей было, опасались, чтобы она с собой что не сделала. И стали Светлану окружать сверстниками спокойными, ровными. Отсюда и наше знакомство.
— Была Светлана человеком сложным?
— Светлана? Не знаю. Мы с ней много что обсуждали. Она признавалась: когда узнала, что мать покончила с собой, очень изменилась. Пропала в ней любовь к России, все хотела уехать в Америку и своего потом все-таки добилась.
— С отцом Светланы общались?
— Со Сталиным? За столом, когда я к Свете в гости приходила. Принимал он гостей радушно. Никаких с нами серьезных разговоров. Был Сталин доволен, что дочка со мной. Светлана очень уж разбрасывалась. Характер такой: хотела то туда, то сюда. Эмоции у нее проявлялись. Я, наоборот, была очень спокойной, уравновешенной. Поэтому мы друг другу подходили. Она меня заводила, я ее — успокаивала.
— Марфа Максимовна, вы упомянули отца. А как он умер? Помните? Что это было?
— Нянька у нас была, немка Магда Александровна. Она все время с нами, а с родителями мы, особенно с папой, реже. Папа был всегда очень занят и почти все время при деде, при машине. Ему поручалось привозить гостей, которые хотели встретиться с дедушкой. Или решил Алексей Максимович кого-то увидеть, куда-то заехать. И отец постоянно с ним рядом.
— А как же тогда Крючков — помощник официальный?
— Ну, Крючков больше по литературным делам, по связям с тем миром, где печатают, издают. Мне в 1934 году лет было мало. Если хотите заглянуть в неприятное прошлое, то потом у меня, уже взрослой, создалось впечатление: отец кому-то мешал. И его напоили. Что-то в питье добавили.
— Яд?
— Может, снотворное. Я даже помню папу в тот его майский день. Когда он только садился на ту скамейку, где заснул ночью и замерз, хотела я примоститься рядом. А он мне: «Погуляй, погуляй». И потом заснул. Когда принесли отца в дом, сразу поняли — ему совсем плохо. Так мой папа ушел. Диагноз поставили «воспаление легких».
— Кто помог уйти вот так жестоко? Сталин? Нарком внутренних дел Ягода?
— Мы считаем: Ягода. Потому что он очень хотел жениться на моей маме. А свою жену он фактически запирал дома, чтобы она вокруг всего этого не поднимала шум. Все старался сделать тайно.
— И что ваша мама?
— Никакой взаимностью не отвечала. Вообще им не интересовалась. И уход отца — это месть Ягоды. Я лично так думаю. Но точно сказать, что и как было, уже невозможно. И возможным никогда не станет. Все это мы между собой с Дарьей обсуждали, когда стали взрослыми. А тогда были слишком юны.
— А уход Алексея Максимовича Горького? Он был естественным?
— Я полагаю, да. Болел, лежал в постели. Мы каждое утро к нему бегали. И деда не выздоровел.
— Очень много разговоров о баронессе, будто бы отравившей Горького конфетами.
— О Марии Игнатьевне Будберг? Нет, это не она. Умная была женщина. С дедушкой они начали встречаться еще в молодости. А уже под конец появилась у нас в доме по его, к сожалению, настоянию. Хотел, чтобы она приехала. Считаю, что привязанности было к ней больше с его стороны. А она создала свою семью в Англии. Потом Будберг тоже к нам приезжала.
— Вы сохранили с ней отношения?
— Да. Хорошие.
— Никаким агентом она не была?
— Конечно, не была. Жила в Лондоне с семьей.
— И не только со своей. С Гербертом Уэллсом тоже.
— Видно, была человеком интересным. Очень приятна в общении. А многие другие, когда дедушки не стало, приезжать к нам перестали. И политические деятели, и писатели в том числе. Раньше было столько, что дедушка иногда даже прятался. Ему всегда надо было что-то сделать, с кем-то договориться, кого-то к чему-то подготовить. Сколько было просьб: можно хоть на минуточку, мы вашего времени не займем.
— Но Алексей Максимович Горький многим людям помогал.
— В основном после возвращении из Италии помогала моя бабушка.
— Но с привлечением мужа.
— Иногда, когда к нам с этим приезжали, он ходил в плохом настроении, раздраженный. Были люди, с происходящим в той, как вы говорите, эпохе несогласные. Их высылали. А бабушка старалась вернуть обратно или пыталась спрятать в нашей же стране. Иногда тех, кого не так широко знали, отправляли куда-нибудь в деревушку. Пожить там, пока уляжется и забудется. Тут происходили целые истории.
— Алексей Максимович так поддерживал большевиков. И деньги им давал, и имя свое. А потом долгое лечение на Капри, жизнь в отрыве от страны, возвращение сюда. И разочарование.
— Именно разочаровался. Вы правильно подобрали слово. А деньги давал не большевикам, он считал, что помогает людям. Хотел, чтобы народ был счастлив. Разочаровался, увидев, что не получилось. А ведь многие верили.
— А вы?