Из блокнота Николая Долгополова. От Франсуазы Саган до Абеля

— Я смотрю плохо. История — за то название улицы, на которой произошло много-много всяких событий. Менять не стоило. И я про себя опять начала думать: если бы вернуться в Сорренто. Дома мне сразу же закрыли рот, чтобы не болтала глупостей. В Сорренто оставались подружки. Вспоминала наш дом. И выбралась туда в теперешнюю, как вы говорите, эпоху. Собирала по крохам. И поехала с тургруппой, выбирала, чтобы поближе к югу. Они на экскурсию по Неаполю, а я на такси — и в Сорренто. В доме нашем живут англичане. А перед домом — бюст Горького. Установили, когда дедушка уехал. И бюст так и остался.

— Меня задели слова «собирала по крохам». А разве нет авторских за издания Алексея Максимовича?

— Что вы. Были несколько лет после его смерти. Считается, авторские на пять лет. Но мы даже не знали об этом, год у нас проскочил. Четыре года — да, получали. Мама много чего продавала. Подарки, вазочки всякие. Все ценное. Но кое-что осталось. Да я вам покажу. А некоторые вещи деда, рукописи переходили в музей, с которым я три десятилетия сотрудничала.

— Что скажете о нашем сегодня?

— Сегодня читаю газеты, журналы. Смотрю две программы телевидения, чтобы быть в курсе всех новостей. Люблю «Время покажет». Иногда «Пусть говорят». А тут у нас идет обмен новостями и интересными статьями.

— Видел вырезки у вас дома. С компьютером в дружбу не вступили?

— Мы с ним с этой дружбой опоздали. Собираемся, гуляем, обсуждаем. Есть темы. Раньше боялись вслух, сегодня говорим свободно.

— Преимущество эпохи.

— Она мне очень интересна. Даже больше, чем прошлое. Так хочется узнать, что будет, куда пойдем. Прошлое осталось в прошлом. А за сегодня наступает завтра.

Между прошлым и будущим

Что здесь в квартире сразу — и в глаза, так это старинное вырезанное из дерева кресло-скамейка для двоих. Тут и фигурки, и рисунки. Как сквозь годы сохранилось в показательно-образцовом, совсем не музейном состоянии? На нем сидеть приятно. Особенно когда узнаёшь, что Горький с женой привезли его с собой еще из Нижнего Новгорода.

В спальне автопортрет матери Марфы Максимовны. До чего хороша. Не случайно многие теряли голову из-за красавицы. Здесь же и рисунки отца Максима — скорее шаржи, карикатуры, и, если бы дали выбирать, понятно, кому бы отдали предпочтение.

И множество фотографий. Не мог не подержать в руках, а теперь не могу не перечислить. Максим Горький и Лев Толстой, с невиданной даже для Льва Николаевича не просто огромной, а главное — наигустейшей бородой. Дедушка с Марфушей. Вся семья в сборе. Прекрасна была не только мама — отец, Максим Пешков, к некоторому моему удивлению, тоже. Лицо — интеллигентное, улыбка приятная. Лысеющий Ромен Роллан в полупоклоне пожимает руку принимающему его Горькому.

Немало фото Марфы Максимовны с мужем — Серго Берией. Я видел его только по телевидению — немолодым. Полным. Отца своего Лаврентия Павловича защищающим и оправдывающим. А тут с Марфой и детьми подтянутый человек в хороших костюмах и галстуках, чувствуется — был обходителен, выражение лица умное, нет в нем свойственной его родителю самоуверенности.

А на застекленной веранде уже современная коллекция морских раковин, необычных камешков. Ее хозяйка квартиры пополняет до сих пор.

И, может, вот она — разгадка долгожительства. Цветная фигурка ослика, что-то на себе тянущего. Одна из легенд или правда? У кормящей Марфушу мамы вдруг пропало молоко. И посоветовали ей использовать молоко ослиное — самое полезное в мире! Так и сделали.

А вот и эпилог

Влюблен в Ново-Дарьино

Если на душе плохо, если не пишется, если в тесной квартире еще не затопили и уже выключили все, что возможно, если Москва превращается в Сахару, то спешу в мое родное, гостеприимное, шелковистое Ново-Дарьино. Пять километров от сугубо пролетарского Перхушкова или шесть — от чопорной Николиной Горы.

Для меня центр вселенной, благословенное место, где можно плодотворно вкалывать за столом, сладко спать в старинном, вечно ремонтируемом деревянном доме, гулять по любимому поселку и чувствовать себя настоящим жителем Подмосковья. Какая там Швейцария — мое Ново-Дарьино лучше, потому что оно сердечнее, березестее, а белые с маслятами попадаются прямо на моем участке.

Эту дачу построил еще в 1955-м мой папа Михаил Николаевич, и мой сын Михаил Николаевич унаследовал нашу общую родовую любовь к простоватой розовой постройке прямо около сделавшегося неугомонно шумным шоссе.

Да, город наступает, его атака на зеленые просторы ведется десятилетиями и с неизменным успехом. Однако ему все равно эту битву никогда не выиграть. Пусть шумит забитая «мерсами» и «жигулями» расширившаяся дорога — мы нашли противоядие в виде здоровенного забора. Бескрайние зеленые леса, что были напротив, уступили место трехэтажным боярским дачам, а мы с женой высадили по периметру участка такие раньше крошечные, а сегодня уже здоровенные ели.