Из давних времен Христианской Церкви

Вина за столом он не употреблял. Лишь в жаркие дни он принимал немного вина в качестве прохладительного напитка и для утоления жажды. Вот та неумеренность в столе, какую приписывали ему обвинители! Другое обвинение, что Златоуст чуждался гостеприимства, возникло из желания представить в дурном свете не заключающую в себе ничего преступного привычку Златоуста обедать одному и не ходить в гости. Он любил обедать один, во-первых потому, что его стол был беден и нередко происходил очень поздно: к такому столу неудобно будет приглашать гостей; во-вторых, он не терпел продолжительных и бесполезных разговоров, этих необходимых спутников, так называемых, званых обедов. Не принимая к себе гостей, Златоуст не ходил и к другим в гости на обеды. На это у него было много причин. Он боялся допустить себе неумеренность, а это при его слабом желудке могло сопровождаться вредными последствиями для его здоровья. Далее, Константинополь был столица, поэтому людей, желавших видеть у себя в гостях архиепископа, было очень много, и если бы он стал посещать всех приглашавших его, тогда у него тратилось бы много времени напрасно; а если бы одни приглашения он принимал, а другие отвергал, то в таком случае не удостоенные его посещением стали бы считать себя обиженными. Наконец, Златоуст не посещал пиршества других вследствие того убеждения, что никто и в особенности архипастырь, не имеет права услаждать себя сладким куском в то время, когда в города есть нищие и голодные, которым мог быть уделен избыток стола богатых. Вот почему Златоуст вкушал пищу один без гостей и не жаловал хождения по гостям. Упрекнет ли кто Златоуста за то, что он поступал так, а не иначе? А между тем в Константинополе находились люди, которые осмеливались думать, что он потому чуждался общества, что был горд и всех презирал. В этом, главным образом, и заключалось обвинение, что он обедал один и не ходил по званым обедам.

В одном из обвинительных пунктов говорилось о Златоусте: «Он принимает женщин наедине, при каковом случае двери для других лиц бывают закрыты». Понятна сущность обвинения. Обвинитель набрасывал тень подозрения на его целомудренную жизнь. На это обвинение отвечал сам Златоуст впоследствии в одном из своих писем (к еписк. Кириаку): «Говорят, что я возлежал с женщиной; но обнажите мое тело и найдете, что тело, влачимое мною, не более как труп». (Должно заметить, что Златоуст на собор «при Дубе» не являлся и потому не мог дать объяснений по поводу обвинений, как об этом скажем ниже.)

Златоусту ставили в вину нечто такое, что с первого взгляда представляется совершенно непонятным. Обвинитель заявлял: «Баня топится не для одного (Златоуста), и когда он моется, то Серапион (пресвитер, близкий к Златоусту) запирает дверь, так что никто другой не может мыться в бане». Вот удивительное обвинение, предъявленное на соборе! Что оно могло бы значить? С точки зрения теперешних понятий и обычаев, не может быть ничего преступного в том – моется ли кто в собственной бане один или публичной отдельной бане – тоже один? Для того, чтобы дело было для нас совсем ясно, для этого нужно войти в некоторые подробности, мало кому известные и касающиеся бытовой стороны в древнегреческой Церкви. В древности, начиная с IV века и до позднейших веков греческой Церкви, было обыкновение устраивать при христианских храмах публичные бани, которые назывались то «епископскими», то «церковными». Для тогдашнего времени в этом не было ничего неестественного и странного. Так как люди должны входить в храм, особенно для принятия таинства Причащения, в возможной телесной чистоте, то у христиан с очень древнего времени образовался взгляд на бани, как на нечто дополняющее храм, как на нечто, к ним прибавочное. А по этой причине вошло в обычай строить бани при самих церквях, в церковных оградах; случалось даже, что бани находились не только при церквях, но даже под самими церквями, в их нижних этажах. Император Константин Великий построил бани при знаменитом Константинопольском храме св. Апостолов (который служил усыпальницей Византийских императоров, начиная с самого Константина. (Евсев. Жизнь Константина, IV, 59). Император Феодосий Великий в одном из своих указов причисляет бани, находившиеся при церквях в их оградах, к таким церковным зданиям, на которые распространяется «право убежища». (Такие церковные бани встречались в древней Руси. См. «Историю Церкви» проф. Голубинского. Первая половина, стр. 566 (здесь же указаны источники, по которым можно познакомиться с вопросом о церковных банях во времена церковной древности)).