Из дневников и рабочих тетрадей

В 1971-м Ю. В. пишет свою самую пронзительную и, может, самую сокровенную повесть «Долгое прощание». Он был погружен в нее необычайно, до бреда: иногда реальная действительность и действительность вымышленная смыкались, перепутывались в его сознании, и тогда происходили странные вещи. В «Долгом прощании» есть эпизод с голубой рубашкой, которую герой видит на сопернике, а рубашка эта ему знакома: жена вроде бы на день рождения для сослуживца приготовила.

Из Монголии Ю. В. привез мне «сувенир» – какую-то странную голубую атласную блузку, думаю, что купил на ходу и все дела. Так вот с этой блузкой вышла и очень смешная и какая-то дикая история. В какой-то недобрый день Юра довольно злобно сказал, что видел подаренную им вещь на моем муже. Я онемела: предположить, что солидный немолодой человек, участник войны может напялить на себя такое неподходящее одеяние, было просто бредом. Однако же померещилось.

«Это как раз совпадает с одним сюжетом в повести... Забавно», – добавил Юрий едко. Я долго уверяла, что такого быть не могло, порывалась поехать за блузкой, чтобы «предъявить», доказать, что она даже еще не надевана...

На каком-то этапе работы он становился отстраненным, был как бы «не с нами». Во времена работы над «Домом на набережной» путал место и час встречи, опаздывал, будучи человеком точным, однажды, опоздав на час, сказал: «Бросай меня к черту!», но я уже знала, уже понимала, что это не рассеянность, не небрежность, а погружение в другое время, в другую жизнь.

Его рукописи выглядят странно – почти без помарок, словно все фразы уже сложились и только ожидали записи, и вообще в доме не было атмосферы «Тише, папа работает». Ему не мешали ни шум, ни хозяйственная суета, он записывал, и ничто не могло его отвлечь. Наоборот, часто отвлекался сам: попить чайку, поболтать, прочитать страничку текста. Вставал рано – в шесть, и до десяти, до одиннадцати сидел за письменным столом. Невозможно поверить, но многостраничный роман «Нетерпение» написан за несколько месяцев. Дело в том, что, нерожденный, роман уже «существовал» как мелодия, как ритм стихотворения.

«Долгое прощание» oфициaльнaя критика встретила особо злобными нападками. Один критик, он же содержатель домашней частной лечебницы (по тем временам большая редкость!), где с помощью оливкового масла и глубоких клизм проводил глубокое очищение организмов, написал статью под названием «В замкнутом мирке». И это применительно к трагической повести о любви, о бесконечном унижении человека, об одиночестве, о непоправимости жизни, как говорил сам Юра. Но Ю. В. уже привык, ведь о «Предварительных итогах» статьи назывались тоже глумливо, например – «А что в итоге?»

Одно его очень милое качество вспомнилось мне сейчас: он очень любил рассказы близких о том, как прошел день. Желательно с подробностями. Кто что говорил, как выглядит приемщица в прачечной или секретарь Союза писателей, что «давали» в «Диете», как ругалась уборщица в поликлинике. Интерес объяснялся совсем не желанием поднахвататься деталей, нет, это был признак вечного голода по впечатлениям обычной жизни, ведь в командировки он уже не ездил, и жизнь его ограничивалась домом, редакциями издательств и клубом писателей. Заграничными поездками он насытился быстро и однажды сказал мне: «Пожалуй, хватит этой фиесты. Будем сидеть дома». Есть тетрадочка, озаглавленная им: «Рассказы портнихи Евдокии Викторовны Гуськовой». Я Евдокию Викторовну не знала, но записи относятся к 1971 году.