Из дневников и рабочих тетрадей

Расшифровываю, перепечатываю эти записи, и не покидает мысль: «Может, не обязательно?» Ничего особенного и даже ничего нового, у нас теперь проститутки тоже дают объявления в газетах (это, наверно, плохо), изменилась шкала престижных профессий (это, наверно, хорошо), поездка в Америку перестала быть чем-то из ряда вон выходящим... Но ведь для Юрия из его единственной американской поездки, из этих записей родилась удивительная повесть «Опрокинутый дом» – повесть о заграничных путешествиях, рассказывающая о жизни и судьбе человека в России.

Поэтому продолжаю.

9 января

Позавчера выступал в университете Лос-Анджелеса («UCK-LA»).

Днем – лекция с переводчиком. Много людей, полная аудитория. Много русских: старых и новых. Задавали вопросы, но все какие-то осторожные, как задают больному добрые сочувствующие люди.

Ночевал у Елены. Смотрели кино на «Голливуд-стрит». «Глубокая глотка».

Зал был пустоват. Кончилось в час ночи.

Утром у С. Ф.[248]

Рассказ о грабеже чемоданов. ХИАС – бандитизм. Мафия. Главарь – бывший ленинградский боксер. Живет в Мюнхене. С. – полупомешан на этом деле. (Он заплатил 150 тысяч пошлины за 18 чемоданов.) Сейчас его преследуют, не дают работать... Говорит, что голодает... «83-летняя мать...»

Врет! Безумие. Два года ни о чем не может думать.

«Вы поймите, дело не в книгах, не в деньгах...»

Чемоданы унесли очень просто: в день отлета в США пришли рабочие с нашивками ХИАС, погрузили чемоданы и уехали. Через час приехали настоящие рабочие. Он знает всех людей. Полное доказательство. Но – не может обнародовать!

«И этого никто не узнает!» Говорит, что дважды хотели его убить. Боксера он чуть было не застрелил сам. Стукачка С. Л. – заодно с нею.

Все они слегка помешанные.

Вчера лекция в «Ирвайн».

Человек сто. Очень внимательно. Почти два часа. Благодарили. Много вопросов о Солженицыне. Знают и меня: «Дом на набережной».

Стипендия имени Ю. Трифонова.

Пришла Галя со своим женихом – Д. С. Симпатяга. 49 лет, но выглядит на 60.

Спор о цензуре.

Вопрос о цензуре был постоянным вопросом на всех пресс-конференциях, лекциях и встречах с зарубежными читателями. На этот, почти дежурный, вопрос Ю. В. отвечал неожиданное: цензура – это, конечно, плохо, очень плохо, но лично ему она не мешает, потому что помогает оттачивать литературное мастерство. Это было его искреннее убеждение. А еще он любил вспоминать одну историю из прошлого века. Был в России журналист, печатавшийся в подцензурной прессе. Если мне не изменяет память – Кривенко. Но по убеждениям Кривенко был близок к народовольцам, общался с Желябовым, помогал. Как-то Желябов попросил его написать текст для подпольного листка «Народной воли». Дело несложное для профессионального журналиста. Время шло, а текста Кривенко все не приносил. И однажды Желябов на свой вопрос, где заказанный текст, уже времени прошло немало, получил от Кривенко неожиданный ответ – задача оказалась совсем непростой: «Как подумаю о том, что все написать можно, так одни матерные слова только и приходят на ум». Примерно так ответил Кривенко, и примерно так, по-матерному, пишут некоторые нынешние авторы, имеющие возможность писать обо всем без всякой цензуры.