— Просмотр фильма и комментарий мистера Десмонда доставили нам всем большое удовольствие, за что, я полагаю, мы все должны выразить ему свою признательность.
Гул одобрения прошел по аудитории. Десмонд благодарно и изящно поклонился.
— Но меня несколько смущает одно обстоятельство, — продолжал Холмс, — и я хотел бы спросить, что побуждает мистера Десмонда столь неуважительно отнестись к своим слушателям?
— Почему у вас такое впечатление, сэр? Я не дал никакого повода к такому заключению, — быстро ответил настороженно выпрямившийся Десмонд. — Кто вы такой, сэр?
— Я не утаю своего имени, — сказал Холмс, — добавлю, что узнать его вам не доставит удовольствия. Вы обозвали нас свиньями, мистер Десмонд.
— Простите, сэр! Я ничего подобного не говорил. И в мыслях не держал! Как вам могло прийти такое в голову?
— Видите ли, мистер Десмонд, — парировал Холмс, — цивилизация делает гигантские шаги, и одним из ее плодов является кинематограф, который вы привлекли к своей работе. За ним закрепилось наименование — «Великий немой». Это соответствует его сути. Мы видим, что происходит на экране воочию, но не слышим никаких звуков. Основываясь на этом, вы допустили непростительную оплошность, полагая, что все сказанное вами никогда не станет известным зрителям. А вот что вы сказали, когда ваша работа увенчалась успехом, я имею в виду кадр, в котором вы передаете украшения профессору Бове: «Превосходная работа! Ни одна свинья не докопается до истины!» Так вот я — та самая свинья, которая все-таки докопалась, а имя мое — Шерлок Холмс.
Аудитория загудела. Десмонд с возмущением воскликнул:
— Это инсинуация! Вы все это выдумали, чтобы дискредитировать предприятие!
— Я ничего не выдумал, — спокойно заметил Холмс, — это вы не учли того, что недоступное обычному зрителю, в том числе и нам с вами, вполне понятно определенной категории лиц. Они присутствуют здесь, в зале. Это глухонемые, умеющие читать произнесенные слова по движению губ. Вы произнесли эти слова на чистейшем английском языке, обращаясь к французу — профессору Бове, хотя сами вы курс наук в Льежском университете слушали также на французском. Вот записи этих глухонемых и их наставников. В одной значится: «Произнесенные слова — не на французском», а во второй — то, что я уже сообщил вам.
Десмонд оправился и возразил с кажущейся непринужденностью:
— Я продолжаю утверждать, что в данном случае явная ошибка. И мне непонятно, чем вызван такой интерес мистера Холмса, зачем потребовалось ему привлекать к просмотру фильма этих джентльменов? И, наконец, если бы даже слова были такими, как он их интерпретировал, то в них нет ничего такого, что вызвало бы негодование. Работа профессора Бове действительно великолепна, свидетельством этого являются золотые украшения, переданные мной в Британский музей, а что касается «истины», то речь идет о местонахождении могильников, ставшем известным только мне и покойному профессору Бове.
— Это не совсем так, мистер Десмонд, ибо был ведь и третий человек, которому это известно: это тот, который снимал и обрабатывал кинопленку. Однако все это — привходящие обстоятельства. Дело в том, что вы никогда не видели профессора Бове в непосредственной близости. В этот короткий период я побывал на континенте, посетил его вдову и узнал от нее немало о личности профессора и о его последней экспедиции. Он действительно отправился в эту экспедицию со студентом Льежского университета. Но этим студентом были не вы, тот уже окончил университет, за недостатком времени я не мог его повидать. Вдова сообщила мне очень интересную деталь, о которой вы не знали. У профессора Бове с юношеских лет на левой руке не хватает двух фаланг безымянного пальца. Он потерял их в спортивных состязаниях. Кадр фильма, заснятого нами, обличает вас: у вашего «профессора Бове» никаких изъянов на руках нет.