Из пережитого. Воспоминания флигель-адъютанта императора Николая II. Том 1

Король, кроме бесчисленных телеграмм, получил в то утро со всех сторон массу подарков. Все они были разложены на длинных столах и наполняли собою целую комнату. Чего только тут не было.

Наряду с вещами громадной ценности, редкими по своей старине и художественности, находились самые скромные и наивные подношения.

Тут же стояла целая коллекция карикатурных изображений различных политических, вырезанных из дерева, которая своими красками и мастерством невольно привлекала внимание и очень забавляла короля.

Михаил Александрович в тот день подарил королю очень дорогой, но совсем не изящный ларец для папирос из нефрита, отделанный золотом и драгоценными камнями. Этот подарок мы приобрели еще заранее, в Лондоне, от Фаберже, и его выбор нам доставил немало затруднений. Меня при этом поразило, насколько в изделиях лондонского Фаберже, приноровленных к спросу в Англии, было мало вкуса по сравнению с нашим петербургским и даже парижским¹²³.

Он нам доставил для осмотра в Букингемский дворец массу вещей, затем присылал новые, и все они были настолько неизящны, что пришлось, по совету принцессы Виктории, остановиться на этом некрасивом ларце, оказавшемся все же лучшим из худших. Впрочем, он очень выделялся от других подобного сорта вещей, поднесенных королю.

Вскоре после празднования рождения последовал и наш отъезд в Россию. Мы уехали из Сандрингхама днем, сразу после завтрака, и обедали уже одни, поздно вечером, в пустом Букингемском дворце.

За прощальным завтраком Михаил Александрович находился около королевы, а король посадил меня рядом с собой за свой небольшой стол. В то утро он был особенно оживлен, очень сожалел о нашем отъезде, много рассказывал, расспрашивал, шутил и смеялся. Редко можно было встретить такого милого, интересного собеседника, как он. И главное, как всегда, ни одного злого слова, ни одной насмешки или намека на какое-нибудь презрение к другим не слышалось в его рассказах и замечаниях!

Мне он всегда казался олицетворением веселого добродушия, простоты, доброжелательства и наблюдательности, а в те часы особенно.

Такой человек уважает своих противников, старается сделать из них друзей, и ему, наверное, совсем была не по душе та роль, которую играла Англия во время нашей Японской войны, что он и доказал, пойдя первым на сближение с Россией.

За этот шаг я более всего ему благодарен.

«Горе вам, не имеющим врагов», – сказано где-то в одном из самых продуманных изречений, но и без друзей в современном хаосе отношений моей родине было бы трудно существовать.

Хотелось бы, конечно, чтобы эти друзья были искренни и отдавались вам, как и мы, по русской привычке, без всякой задней мысли и от всей души. Как я уже сказал, такая дружба по плечу только отдельным людям, для стран и наций она невозможна.

Одним из этих отдельных людей, искренно дружелюбно относящихся к русским, был в Англии Эдуард VII…

Меньше чем через два года мне снова пришлось быть в Англии. Мы выехали туда внезапно, с императрицей-матерью, получив известие о кончине короля¹²⁴. Вся страна была в трауре; искреннее горе чувствовалось и на улицах города.

В Букингемском дворце царствовала благоговейная тишина. Несмотря на множество народа, его наполнявшего, он казался совершенно пустым, как будто вымершим. Усопший король еще лежал в своей комнате, и королева находилась около него.

В одном из дальних темных внутренних коридоров я встретил гофмаршала полковника Фредерика. Он стоял, прислонившись к стене, закрыв лицо рукою. Увидя меня, он оживился. «Нет! Нет! Не идите туда, – зашептал он взволнованно мне. – Там только одна семья. Подождем лучше здесь, его сейчас пронесут в другую залу!» – и он снова закрыл лицо рукою.

Издали послышались чьи-то грузные от тяжелой ноши шаги, небольшая процессия медленно прошла мимо нас, и опять все стихло.

Это была моя последняя встреча с королем Эдуардом.

Вечером в одной из собственных комнат собралась вся королевская семья, ближайшая свита и вся дворцовая прислуга для заупокойной молитвы. Ее пели все присутствовавшие, на другой мотив, но со словами нашей православной панихиды. Говорили, что эти слова особенно нравились покойному королю и королеве, когда им приходилось слышать их в России. Нас позвали также туда.

Королева подошла к стоявшему рядом со мной князю Шервашидзе и сказала:

– Он так любил русских… Мне очень хотелось, чтобы и вы, русские, вместе с нашей семьей помолились о нем здесь, пока он еще находится у себя в доме…

Дальше потекли уже обычные официальные траурные дни.

XV

В 1909 году осенью произошло наше, и для меня, и для великого князя совершенно неожиданное, переселение в город Орел.

В этом городе был расположен 17-й гусарский Черниговский полк, командиром которого был назначен Михаил Александрович¹²⁵.

Если не считать короткого командования великого князя Николая Михайловича одним из полков на Кавказе¹²⁶, это был первый случай, что ближайший родственник государя, и притом считавшийся правителем страны в случае кончины императора, назначался командиром армейского полка, стоявшего в далекой провинции.