Из пережитого. Воспоминания флигель-адъютанта императора Николая II. Том 1

Вспоминаю, как эта новость меня тогда удивила. Не менее был поражен и сам губернатор Андреевский, убедившись, что ни я, ни Михаил Александрович совершенно не знали о подобном предположении.

Вероятно, этот слух был пущен каким-нибудь «доброжелателем» со стороны лишь только в виде пробного шара и в конце концов получив свое одобрение.

Мне несколько раз приходилось в своей жизни замечать, как подобные слухи из совершенно неуловимого источника, появлявшиеся еще задолго до событий и считавшиеся совершенно фантастическими, тем не менее, к удивлению всех, получали порою все-таки свое полное осуществление. В событиях более или менее исторических их исполнение, конечно, возможно предугадать, с этим иногда и необходимо считаться, но там, где они касаются назначений каких-либо важных лиц или незначительных перемен, эта сила людских толков и сплетни невольно привлекает внимание.

Пожалуй, в числе бесчисленных влияний, из которых складывается порою общественное мнение, людские пересуды являются одними из наиболее сильных.

К ним или относятся с известным, в большинстве случаев заслуженным, презрением и тогда восстановляют против себя большинство говорящих, или им без рассуждения подчиняются, считая сплетников «голосом народа», то есть «голосом самого Бога», и тогда нисходят на степень кругозора толпы со всеми печальными от того последствиями.

Оставаться к ним совершение безразличным и вести свою собственную, считаемую правдою линию дано лишь очень немногим…

Высочайший приказ о производстве великого князя в полковники и его назначении командиром черниговских гусар последовал, кажется, в июне или даже в начале августа.

До этого времени Михаил Александрович, чувствуя себя нездоровым, пользовался продолжительным отпуском от кирасирского полка сначала в Гатчине, а затем переехал на летние месяцы вместе с матерью в Петергоф.

Для меня лично это был особенно тревожный и «подвижной» год.

Здоровье моего младшего сына продолжало внушать сильнейшие опасения, и доктора настаивали на немедленной его отправке на итальянские озера, еще до наступления весны и таяния снега.

В самом начале марта вся моя семья уехала поэтому сначала в Luino, на берегу Laggo Madjiore, а затем перебралась в Cannero.

К тому времени генерал Дашков покинул свою службу, и я оставался один при великом князе. Дела было чрезвычайно много, и воспользоваться продолжительным отпуском было немыслимо.

Все же мне удалось за эти месяцы съездить три или четыре раза к своим в Италию, но всего на несколько дней, не более недели каждый раз. Несмотря на долгий путь, эти поездки даже являлись для меня отдыхом. Я выезжал обыкновенно из Петербурга с комфортабельным Sud-Express’ом мимо Варшавы, Вены, Pontebba и через 2 дня и 3 ночи был уже на месте.

Я вспоминаю об этих моих тогдашних «налетах» в Италию с большим удовольствием. К невиданным красивым местам прибавлялась радость свидания со своими и несколько беспечных дней жизни в очаровательной местности.

Моему маленькому становилось там как будто лучше, температура стала почти нормальна, он загорел и мог даже предпринимать с нами продолжительные прогулки по берегам Laggo Madjiore и его живописным окрестностям. В конце апреля жена все же захотела показать нашего Микки знаменитым швейцарским профессорам Комбу и Ру, и мне удалось проводить их до Лозанны.

Профессор Комб нас немного успокоил, посадил детей на свою любимую диету, а затем рекомендовал не море, а горы. Того же мнения был и профессор Ру.

Моя семья оставалась недолго в Лозани и, не выдержав строгого питания Комба, провела около двух месяцев в Швейцарии, в Chateau Doeux, а оттуда, отчаявшись в скором излечении, направилась на свою любимую rivier Lygure в Levanto.

Там они оставались до сентября, а затем переехали на осень в Wiesbaden. К несчастью, дети там заболели коклюшем, и их пребывание в отеле стало очень сложным. Все эти передвижения им приходилось делать без меня, и только один раз мне удалось проехать вместе о ними от Генуи до Висбадена, в Lloyd Express.

Эта поездка запомнилась мне по редкому случаю, когда мы очутились в этом роскошном поезде совершенно одни. О его движении было объявлено недавно, и остальное население, видимо, еще не знало о его существовании. Помню, что мы долго гуляли вдоль всего длинного поезда, а повар любезно нас спрашивал, что мы особенно любим, чтобы нам приготовить к обеду и завтраку…

В конце июня 1909 года праздновался у нас и 200-летний юбилей Полтавской битвы. На открытие памятника и торжества по этому случаю приехал в Полтаву на несколько дней государь и все великие князья.

В особом великокняжеском поезде, кроме их собственной свиты, следовала тогда и вся многочисленная свита государя, в числе которой находились также и немцы из свиты германского императора граф Дона-Шлоббитен и морской агент флигель-адъютант фон Гинце.