В августе 1908 года императрица Мария Федоровна, как обычно, уехала в Копенгаген. Михаил Александрович, ввиду лагеря и маневров, оставался временно дома и не очень спешил в Данию, жизнь в которой он, привыкший к нашему русскому простору и свободной неприхотливой жизни в Гатчине, не очень любил.
Но в середине сентября он написал мне в деревню письмо, в котором уведомлял, что ввиду просьбы матери он собирается все же через несколько дней выехать наконец в Копенгаген, и очень просит меня, если это возможно, его сопровождать.
Только что дарованное испытание тяжело сказалось на здоровье жены и на не оправившихся еще от болезни наших двух маленьких.
По настоятельным советам доктора им всем требовалась не только перемена обстановки, но и климата. Я решил отправить всю семью вместе с бабушкой на Лигурийское побережье в Италию, проводить Михаила Александровича до Дании и затем присоединиться к семье в Леванто.
Выехали мы тогда из Гатчины все вместе. К заграничному поезду, в котором ехала моя семья, присоединили и вагон великого князя.
Ты, вероятно, помнишь эту твою, уже вторую поездку за границу, хотя ты и была совсем крошкой.
Вспоминаешь, наверное, как вы все приходили к нам в вагон для завтраков и обедов, как Михаил Александрович не отпускал тебя от себя, дарил конфеты, цветы, а ты возилась забавно в купе, ползала по нему и была прелестна со своими роскошными длинными волосами. Увы! Их теперь уже нет у тебя! И ты не смогла устоять против всеобщего искушения!
Безобразная своей полной неестественностью мода сказалась и на моей такой женственной девочке. Только наше революционное время, повернувшее все понятия, могло коснуться с такой решительной грубостью считавшегося с библейских времен самым лучшим украшения женщины…
Впрочем, и этого нынешним дням становится мало. Девушки уже носят мужские смокинги и начинают курить сигары и трубки. Бедная женственность, на что тебя променяли!!! У нас в России так обезображивали себя раньше лишь передовые курсистки и революционерки.
Мы доехали все вместе до Берлина. Оттуда семья отправилась на юг, а мы с Михаилом Александровичем двинулись на север.
В Копенгагене все было для меня по-прежнему уютно и приветливо, но и по-прежнему там шло новое громкое судебное разбирательство.
Опять судили одного из самых видных либеральных парламентских деятелей, кажется, министра, обвиненного в каких-то некрасивых денежных делах. Я всегда удивлялся количеству дел этого рода именно в странах с социалистически настроенными правительствами. Обыкновенно говорят, что в этом-то и есть их главное преимущество, так как якобы там ни один проступок против государства не остается безнаказанным.
Я лично предпочел бы, чтобы подобных поступков совсем не было, то есть чтобы люди, повторяющие на каждом шагу громкие слова о долге перед народом и забвении собственных интересов, доказали бы полную искренность своих слов и на самом деле.
В Дании я на этот раз оставался недолго. Король Норвегии Гаакон и королева Моод, у которых в то время гостила и принцесса английская Виктория, пригласили Михаила Александровича провести у них несколько недель в Христиании.
Великий князь был очень доволен этим приглашением, разнообразившим его заграничное пребывание, и просил меня ему сопутствовать.
Выехали мы с ним вдвоем, через Швецию, еще по неизвестной нам обоим красивой дороге, шедшей почти все время недалеко от моря. Путь был довольно длинный. Пришлось ехать всю ночь, и лишь на следующий день к вечеру мы прибыли в Христианию. Мы путешествовали совершенно частными лицами, и великий князь не ожидал никакой встречи. Тем не менее встреча оказалась и торжественной, и многолюдной.
На украшенный русскими флагами вокзал прибыл сам король, а улицы, по которым мы довольно парадным кортежем медленно следовали, были до давки полны народом, громкими кликами приветствовавшим великого князя и короля.
Зная сдержанный характер норвежцев, это тогда меня и удивило, и обрадовало. Видимо, всегдашняя подозрительность соседних северных стран к «захватчице» России начинала понемногу изменяться; хотя, быть может, и это мое тогдашнее предположение было только одной из иллюзий, какими я, по обычаю, любил себя тешить в подобных случаях.
Вернее всего, встречали не брата и представителя русского императора, а просто лишь знатного гостя и родственника своего короля. Политика тут не играла никакой роли, и были лишь обычное доброжелательство и любопытство.
Современный народ, наполняющий села и города и именем которого, собственно, и делается политика, в большинстве своем сам в политике никогда не разбирается и ее по праву не любит. Если он иногда и высказывает свои чувства иностранцам, то обыкновенно не свои личные, а внушенные ему со стороны и в особенности подогретые его политическими деятелями.
Король жил довольно далеко от города, на небольшом островке Bigdo в фиорде Христиании. Покинув городские улицы, мы двинулись рысью и вскоре достигли королевской дачи.