Вот что отвечал «народ» Каина, Гегеля, Гете, Шиллера в лице своего правительства (в частности, тогдашнего министра иностранных дел Ф. Гинце), на протест с русской стороны против неслыханного террора большевиков:
«Императорское правительство воздержится от репрессивных мер против советской власти, так как то, что делается в России, не может быть квалифицировано как террор, – происходят лишь случаи уничтожения безответственных элементов, провоцирующих беспорядок и анархию…110
Другие нации на мольбы о спасении даже не отвечали ничем…
Хитроумный политический расчет заставлял забывать и у них не только свое «христианство», но и свое, столь сильное даже у язычников достоинство, и свою собственную безопасность…
XIII
Мы выехали тогда в Англию на другое утро после моего возвращения из Италии.
Императрица Мария Федоровна оставалась еще ненадолго в Дании. Они приехала нас проводить на вокзал, так же как и вся многочисленная королевская семья.
Моя новая роль в качестве сопровождающего английскую королеву оказалась очень легкой, почти декоративной, если бы такое название могло действительно подходить к моей весьма скромной фигуре.
Все сношения с различными иностранными учреждениями, необходимыми для такого путешествия, были уже сделаны одним из небольших служащих английского двора – курьером королевы, человеком весьма опытным в подобных железнодорожных и морских путешествиях и до тонкости изучившим все привычки и обычаи, с которыми приходилось считаться.
Он побывал у меня накануне, чтобы представить свои соображения. Они оказались настолько практичными и продуманными до мелочей, что их можно было только одобрить и всецело отдаться в его руки.
В единственном лице этого скромного человека заключалась вся наша громоздкая инспекция императорских поездов, и надо сознаться, что он справился со своей задачей не менее успешно.
Правда, для передвижений короля и его семьи как в Англии, так и за границей имелось всего 2 или 3 собственных вагона, прицеплявшихся к обычным пассажирским поездам, и лишь в редких случаях снабжавшихся отдельными локомотивами для самостоятельной поездки.
Наш размах и в части придворного быта был несравним по своей широте ни с одной из наиболее могущественных стран.
Кроме королевы Александры, принцессы Виктории, великого князя Михаила Александровича и меня, с нами ехала еще престарелая фрейлина королевы – мисс Кноллис и трое или четверо лиц мужской и женской прислуги, а также неразлучные от своих хозяек японские собачки королевы и шотландский терьер принцессы Виктории.
Из Копенгагена мы выехали в очень скромном датском королевском вагоне, в нем же переправились на пароме через Большой и Малый Вельты, и в Frederick перешли в ожидавший нас там английский, предназначенный для заграничных путешествий королевский вагон.
Сопровождавший нас курьер уже заранее предвкушал удовольствие от того удивления, которое я должен буду испытать, войдя в «их» вагон.
– Вы увидите, какая будет разница! – говорил он мне, гордый всем тем, что касалось его страны. – Здесь нет даже горячей воды для умывания… А кровати!! – разве можно на таких спать?
Поверив его рассказам, я действительно ожидал чего-то необыкновенного и, конечно, разочаровался.
И английские королевские вагоны оказались намного скромнее наших императорских и, в особенности не давали в свитских отделениях ни того широкого пространства, ни многих удобств, к которым я уже успел привыкнуть в царских поездах.
Но отделение королевы было очень красиво и уютно и устроено с тем особым комфортом, на который способны только одни англичане.
Так как особой столовой не было, то в ее отделении мы и обедали.
Королева Александра, которую я знал немного и раньше, оказалась очень милой, любезной спутницей и чрезвычайно внимательной хозяйкой.
Со дня этого путешествия, а затем долгого совместного пребывания с нею в Англии я узнал ее ближе и навсегда сохраню самое благодарное воспоминание о времени, проведенном в общении с нею.
Ее внешний облик хорошо известен всем. В те годы ей шел уже седьмой десяток лет, но ее стройная, тонкая фигура, живые, большие, красивые глаза на приветливом, почти без морщин лице все еще говорили о неувядающей молодости.
Годы сказались на ней лишь небольшой, еще в те дни, глухотой.
С нею надо было говорить особенно громко, но и фразы, произнесенные обыкновенным голосом, ею понимались без особого напряжения.
И в разговоре, и в движениях она была намного оживленнее, естественнее и проще императрицы Марии Федоровны, а интонация ее голоса была менее грудной и более высокой, чем у ее сестры.
Мне она казалась более нервной, обладавшей менее сильным характером, более общительной и намного более откровенной. Она не могла с таким непревзойденным постоянством скрывать от других, как наша императрица, свои внутренние волнения; но и она в тяжелых случаях являла перед посторонними выдержку изумительную.
Это тем более заслуживает внимания, что умение владеть собой почти всегда стоит дороже, чем выгоды, которые от него получатся.