Если бы урокам истории, и в частности русским, вообще когда-либо внимали, то всякий настоящий военный должен был знать, что если законному властителю приходится под гнетом измены и неожиданности переживать мучительные колебания, то с неизмеримо большей силой должны были одновременно волноваться самыми трусливыми опасениями и руководители самозваной власти.
Самозванцы никогда не чувствуют под собой прочной почвы и всегда склонны поэтому к преувеличенно грозящей им опасности и к поспешному бегству с занятых ими лишь случайно позиций.
Одного решительного поступка, даже одного, пожалуй, решительного слова, быть может, было бы достаточно, чтобы в пределах Голландии очутился не император Германии, а вожаки, возмущавшие его подданных.
«Tout ce quest haus et audacieux est toujours justifie et meme consacre par le succes», – говорил тонкий психолог кардинал de Retz, подтверждая такую возможность.
Случилось как раз наоборот, и, конечно, не потому, что возвышенная смелость оказалась на стороне восторжествовавшей, – возвышенного никогда не бывает в измене присяги, – а потому, что, как и у нас, верховный правитель страны еще задолго до того был опутан хотя и невидимой, но крепкой сетью вероломства, клеветы и обмана, не дающей в нужную минуту всей необходимой свободы действий.
Вырваться из такой липкой паутины и в спокойном состоянии удается не каждому. Измена знает, что делает: знает и как себя обезопасить, и как себя возвеличить. В конце концов, она борется лишь напоказ – уже с заранее ею связанным противником, чтобы в дни «мировых событий» выставить его в глазах других «ничтожным», «мешающим общему счастью», не способным не только на управление, но даже и на собственную защиту и поэтому «достойным его жалкой участи».
Чем благороднее, неустрашимее, неуступчивее и влиятельнее избранная жертва, тем изощреннее и настойчивее становится и предательство. Оно находит удивительные способы проникать всюду, умеет вызывать недовольство даже у самых довольных и обеспеченных, укоряет всех в недостаточной любви к Родине и запугивает воображаемыми несчастиями наиболее храбрых.
Оно, как злое поветрие, носится еще задолго до событий в мировом воздухе, лукаво внедряется в человеческую мысль и давит на сознание до забвения, казалось бы, самых простых и священных вещей.
[…][17]
Всегда вынужденное, хотя его и называют добровольным, отречение от престола поэтому никогда не предотвращало гражданской войны, а наоборот, только делало ее всегда неизбежной.
Так бывало в других странах, так случилось у нас, так повторилось и в Германии, несмотря на долгое существование у ней «ответственного министерства», столь спасительного в глазах наших тогдашних общественных деятелей.
[…][18]
Малейшая измена даже в их мыслях, как бы она тщательно ни была скрыта от других, играет поэтому не менее важную роль, чем измена в поступках.
Мыслями и даже настроениями двигается как обыкновенная жизнь каждого, так и историческая жизнь народов, и направляется, в соответствии с достоинством их, в сторону добра или зла.
Правда, скажут те, что бывали порою (только не в дни войны!!!) так называемые «удачные» перевороты, успокаивавшие как будто на время жизнь столиц и приносившие даже почести их участникам.
Но преступление, связанное с нарушением присяги, данной добровольно перед крестом и Евангелием и установленной народным желанием, все же остается наибольшим преступлением как перед своим народом, так и перед своею человеческою совестью.
Злое влияние его, если люди в нем не раскаиваются, в стране всегда надолго.
Ведь не эти ли, столь соблазнительные для многих примеры из нашей и чужеземной истории вызывали подобные же желания, а с ними заговоры и у наших современников?
И не за наше ли слишком частое предательское прошлое мы переживаем полную расплату лишь теперь?
Ни перед кем наша Родина не должна себя чувствовать такой виноватой, как перед убитым благодаря ее попустительству благородным и безвинным императором Николаем Александровичем.
У нее даже нет оправдания, что «он сам подставлял себя упорно под удары рока».
Нет, не рок, а люди – русские люди, которых он так любил, в которых верил, которыми гордился, сделали его жизнь в конце столь несправедливо несчастной и в этом страдании столь захватывающе великой, какую когда-либо видел свет.
Но каким громадным несчастьем сказался его уход для нашего «великого просвещенного века», когда даже короли под влиянием и давлением парламентов вынуждены в своих дворцах пожимать руки убийц их ближайших родственников и не имеют возможности удержать своих министров от тесных соглашений с грабителями и ворами.
Эти «властные веления текущих дней», подкрепленные волею даже всех парламентов мира, не смутили бы «безвольного» русского царя, как не смущали в глубокой древности и всех его русских предков.
Они бы нашли у него достойный ответ.
Их, вероятно, и не было бы вовсе, если бы он продолжал царствовать не только на страх врагам своей Родины, но и на страх врагам общей человеческой совести, не мирящейся с жадностью к золоту, обагренному кровью невинных людей…