Из сборника "Рассказы о путешествиях"

К великому разочарованию граждан свободного мира, средний венгр вообще не был несчастным созданием, достойным сожаления. Может быть, это объяснялось тем, что ныне каждый из них мог запросто обратиться в венгерское правительство на предмет того, что хотел бы посетить Париж или Новую Зеландию, и — о чудо! — он получал без проблем разрешение на двухмесячную поездку за границу. Я вас спрашиваю: это и есть железный занавес? Товарищ Сталин, узнай он о такой распущенности, перевернулся бы в своей могиле — разумеется, не в Кремлевской стене.

В Венгрии были ограничения на поездки совсем иного рода, чему вы, уважаемый/ая читатель/ница будете удивлены. Проблема называлась: валюта! Ибо министерство финансов в Будапеште разрешало вывозить стремящимся на Запад гражданам лишь несколько сотен долларов, да и то раз в три года. Короткое, трехдневное путешествие за рубеж разрешалось ежегодно совершать лишь с пригоршней долларов, а трехчасовое пребывание по ту сторону границы было, соответственно, возможно ежемесячно. А тот, кто хотел пересечь государственную границу совсем ненадолго, скажем, пробежаться трусцой до австрийской таможни и вернуться, тот мог делать это почти каждую неделю. Главная проблема была в валюте, да, именно в валюте.

Когда товарищи Маркс и Ленин в свое время закладывали фундамент равноправного общества, в котором каждый работает по своим возможностям и зарабатывает соответственно давлению, оказанному его профсоюзом, они забыли описать идеологическую мотивацию, которая следует за диалектической эволюцией, а именно, великую тягу пролетариата к валюте. Это явление стало мне известным уже на третий день нашего столь приятного пребывания в Будапеште. Мы совершенно точно знали, что всякий раз, когда мы после божественного ужина в ресторане достанем кошелек и хорошо контролируемым движением бросим на стол хрустящую купюру в сто марок, местные гости замрут на своих стульях, мужчин охватит одышка с присвистом, женщины откроют свои пудреницы и начнут лихорадочно прихорашиваться, пока официант не выронит из рук поднос и оглушительным грохотом не вернет всех в реальный мир…

— Скажи мне правду, — сказал я как-то вечером Густи, некогда самому резвому нападающему сборной нашего университета по футболу, — почему вы предпочитаете бессчетное количество раз ездить на Запад, а не в соседние коммунистические страны, вливаясь в ряды туристов с Запада?

Густи удивленно воззрился на меня сквозь толстые линзы очков и, глубоко задумавшись, провел рукой по своей седой бороде:

— Я не знаю, — пробормотал он. — Возможно, из-за отсутствия сложностей и трудностей, связанных с этим. Для посещения Польши не требуется целый год копить валюту; так в чем же стимул? К тому же там нет стриптиза. Нет, на Западе лучше, там воистину прекрасно.

— Но если так, зачем же вы возвращаетесь назад, домой?

— Чтобы снова уезжать. Мы любим уезжать…

Он, Густи, уезжает каждые три недели. Наконец-то ему разрешили провести на каком-то тирольском курорте целый незабываемый час. Я незаметно пододвинул ему под скатертью двадцать долларов. Густи открыл закрепленный на его груди слуховой аппарат и спрятал священную бумажку под батарейками.

В эти дни перед нами открылся венгерский гений во всей своей широте. Например, старый цыган-скрипач, игравший нам ночь напролет в кофейной с зеркальными стенами, засунул наши щедрые валютные чаевые в свой инструмент, пока тихо читал старую молитву перед новым обменным курсом. Из скрипки больше не вылетело ни звука, зато скрипач вылетел за границу.

Я говорил о патологической жадности нового венгерского общества к валюте с одним новоявленным ведущим функционером из правительства, с которым в свое время я делил школьную парту, точнее, это уже был его отец, он громко смеялся и откровенничал:

— Да, да, наш брат совсем сдурел, — сказал мне мой собеседник с сочувственным смешком. — Говорят, что уже каждый имеет дома тайную заначку в валюте, несмотря на жуткое наказание за такое преступление…

Он поклонился, засунул мои пятьдесят марок между пружин своего кресла и добавил:

— Собираюсь уезжать на Олимпиаду в Мексику[25]

…

Мы покидали эту прекрасную страну, в которой лица стали мне чужими, а слова и письмена были еще столь знакомыми. Полный переживаниями и воспоминаниями, я расстраивался из-за состарившейся там юности и необычно большого количества оставленной валюты.

Я возвращался к своему дому в Израиле и своему чудовищному произношению, моя жизнь продолжалась, как будто ничего и не произошло, и только внутри тлела обида за гордый венгерский народ, который после стольких лет горя и поиска собственного пути в истории, нашел, наконец, свое истинное предназначение.

Германия

Иностранец в Санкт-Паули