Из смерти в жизнь… Главная награда

Когда дела у него пошли на поправку, этот боец меня спрашивает: «Товарищ капитан, а от этого вообще-то умирают?». Отвечаю: «Конечно, умирают. Если не лечить, начнётся перитонит и так далее…». — «Значит, и я мог умереть?». Но тут ловлю себя на мысли, что начинаю играть по его правилам игры, и он мне задаёт эти вопросы не просто так. Ведь завтра в роте ему надо будет объяснять боевому сообществу что да как, и почему его не оперировали. Я ему говорю: «Да, друг мой Саша, ведь завтра тебе в роту родную?». И попал в точку: «Да, товарищ капитан, даже не знаю, что будет». Говорю: «Ладно, подсоблю тебе». И действительно, написал, написал, написал… И он у меня недельку «лечился». Но это было лечение трудом: он мыл, убирал, стирал, таскал. Делал это с радостью, потому что алиби ему было обеспечено. Хотя живот у него болел законно, по-настоящему.

И вот ещё что: врач на войне плюс ко всему прочему не должен быть трусом. Лев Николаевич Толстой в своём рассказе «Набег» словами одного из героев даёт такое определение храбрости: «Храбрый тот, который ведёт себя как следует. ‹…› Место своё знает». Но «место своё знать» — не значит, что ты должен идти, как идиот — никуда не смотреть и ни о чём не думать, подобно Василию Алибабаевичу из фильма «Джентльмены удачи»: «Все бежали, и я бежал». Надо понимать, что во время боевого выхода, находясь по боевому расписанию рядом с командиром, а точнее, с этой «сладкой парочкой» — командиром и его радиотелефонистом — ты находишься возле источника информации. Грузить командира вопросами нельзя: он руководит боем. Но разумный вопрос, касающийся твоей службы, всегда уместен.

К врачу те люди, которые с ним вместе шли в бой, всегда относились изумительно. Это естественно, потому что все на равных под Богом ходили. Помню, как-то офицерам говорю: «Слушайте, ребята, если меня вдруг зацепит, туда попадёт, сюда попадёт, то делайте вот так, вот так…». Они: «Док, мы тебя промедолом (обезболивающее средство. — Ред.) уколем, а ты уж потом сам руководи, что нам с тобой делать».

Военный медик обязан уметь организовывать оказание медицинской помощи при различных видах боя. Это и при разведывательно-поисковых действиях, и при следовании маршем, и при совершении обходных маневров, и при наступлении-отступлении. Врач должен быть профессионально подготовлен и как военный: знать основы военной тактики, топографии, уметь пользоваться картой и ориентироваться на местности. Он должен знать штатные средства радиосвязи, чтобы быть в курсе, какая сложилась обстановка, кто под каким позывным действует, на каком направлении. Разумеется, гражданские врачи ничего этого не знают, даже если они проходили военную подготовку в мединституте на кафедре ОТМС (организация и тактика медицинской службы. — Ред.).

Особенно остро эта проблема встала в перестроечное время. Тогда эти «перестроечные» дети приходили служить на два года примерно с таким настроением: «Нам это не надо. В армии все дураки. Мы здесь два года тупо отсидим, а если вам надо, — вы и делайте». Я тогда был уже в звании повыше, и воспитание лейтенантов и старших лейтенантов в рамках дозволенного проводил «огнём, штыком и прикладом». У нас эти методы воспитания особо не афишировались. Но это был спецназ, тут не до сантиментов…

И плюс ко всему врач в спецназе должен соответствовать физическому уровню солдат, которые вместе с ним служат. Ведь он ещё и офицер. А солдаты наши к войне были хорошо готовы практически все. Приходили они из учебных полков спецназа, которые стояли в Чирчике и Печорах. Механиков-водителей и наводчиков присылали из Теджена, из учебной мотострелковой дивизии. И за всё время службы в Афганистане я не видел там ни одного психологического срыва (это когда солдату снятся кошмары, когда он рыдает и стенает, хватается за оружие и ведёт себя неадекватно).

А то, что народ это был крепкий физически и психологически, хорошо видно, например, из случая с моим санинструктором Виктором Тумановым. Помню, мы продвигались вверх по склону горы, где на вершине засели «духи». Наши вертолёты сильным огнём их с этой вершины сбили. «Духи» свои окопы бросили и отползли зализывать раны. Вплотную подходим к их земляным укреплениям. Не успел я сказать: «Ты куда, Туман?», как он в окоп спрыгнул и — ба-бах!.. Взрыв!..

Я за ним туда метнулся. Вижу — у него полстопы оторвало. Сидит белый весь, от озноба зубами стучит… Я жгут, повязку начал накладывать, промедол ему вколол. И вдруг он начинает смеяться. Я тогда подумал, что он, наверное, умом тронулся. Начал голову ему ощупывать — может, ранен? Спрашиваю: «Ты чего смеёшься?». А он отвечает: «Знаете, товарищ капитан, плохо, конечно, что ногу оторвало. Но хорошо, что мало оторвало!». Он же санинструктор — сидит себе и рассматривает свою несчастную ногу! Стопу то вправо, то влево повернёт. Парень стальной. Интересно, где он сейчас?