Избавление

— Так что о том и речь, — захихикала вторая. — Все дело в тебе. Внутри тебя. И это дело пострашнее, чем белый менгир. Если и вспыхнет, то уж прожарит так, что и ходить будет нечем. Так что, нам рядом с тобой надо быть. А если не вспыхнет, опять же окажемся ближе всех к праздничным пирожкам.

— Пирожков не будет, — сказала Гледа.

— Похоже на то, — согласилась одна из сестриц.

— И вы не умбра, — добавила Гледа.

— И ты, — засмеялась вторая. — Ты зачем звала-то нас?

— Спросить хотела, — объяснила Гледа. — О другом. Не о том, откуда вы. О том, почему вы перестали вплетать ленты в волосы. Лошадями то и дело меняетесь. Я уже несколько дней не могу отличить вас друг от друга.

— Так нужно, — переглянулись сестры, хотя Гледа в сумраке угадывала их лица едва-едва.

— Нужно? — не поняла Гледа.

— Понимаешь… — одна из сестриц глубоко вздохнула. — Мы, конечно, не колдуньи. Но колдунья настоятельница. Не только, но и это тоже. И она сказала нам — вы вернетесь. И сказала странно — обе, но придет только одна.

— Что это значит? — спросила Гледа.

— Одна из нас погибнет, — пожала плечами одна из сестриц. — Нет, ты можешь не верить, но настоятельница пока еще не ошибалась. Хотя и редко пророчествует. К примеру, отправляя нас с твоим дядей, она наказала нам служить ему верно, хотя мы и не собирались нарушать уложения монастыря, но предупредила, что работодатель наш — не жилец.

— Странно заключать контракт, зная, что не сможешь его выполнить, — заметила Гледа.

— Жизнь, конечно, может оборваться в любой момент, — пожала плечами одна из сестриц, — но иногда тянется довольно долго. А уж если охрана оплачивается и оплачивается щедро… Так что — никто не знал, что все закончится так быстро. Мы и года у него не прослужили. Одно знали, что он погибнет раньше нас и не по нашей вине.

— Теперь наш черед, — сказала вторая.

— Ваш? — задумалась Гледа. — Которая из вас погибнет?

— Одна из нас, — услышала она в ответ. — Кто бы ни погиб, оставшаяся не назовет ее имени. Она будет сразу обеими. И возьмет имя матери.

— Значит, — поняла Гледа, — мать у вас все-таки была.

— Да, — кивнули обе разом. — Мы нашли ее еще подростками. Лет с семи расспрашивали всех паломников, было ли такое в их селении, чтобы двойня родилась, а потом пропала. Или, что тяжелая беременность рассосалась без остатка. Годам к четырнадцати узнали, что в двух сотнях лиг, в деревеньке под Экинусом одна берканка родила двойню. Двух девочек. Родила после изнасилования, паллийцы напали на ту деревню, ограбили всех поголовно, кого-то и убили. Наша мать выжила, но понесла. Только ей проходу в той деревне не давали. А когда родила нас, выгнали из дома с паллийскими отродьями на руках. Из-за того, что она якобы опозорила их семью. Ее братья, которые прятались в отхожей яме во время нападения паллийцев — не опозорили, а она опозорила. Ее соседи, которые бросили собственных детей и убежали в перелесок, не опозорили, а она — да. И она жила в овине. При живых родителях и братьях. Они ее однажды и убили, когда она отказалась отдавать нас им. А детей отнесли сюда и продали настоятельнице. Пили потом целый месяц. Чуть ли не всей деревней.

— Откуда вы знаете подробности? — спросила Гледа.

— Мы там были, — хмыкнули обе сестрицы. — За месяц до заключения контракта с твоим дядей. Нашли могилу матери. Точнее, ее истлевшие останки, заваленные мусором в придорожной канаве. Ну, узнали ее имя, узнали все, что только могли узнать. Перезахоронили, поставили камень на могиле.

— А те, кто это сделали? — спросила Гледа.

— Легли туда, где лежала она. Всей деревней. Вместе со стариками и детьми, — ответили сестрицы и пошли прочь.

Гледа закрыла глаза.

— Держи, — узнала она минут через пять голос Ло Фенга.

В руках у него была миска супа.

— Тебе нужно есть горячее хотя бы раз в день, — сказал эйконец.

— Почему ты принес еду? — спросила Гледа. — Почему не Ян или… Стайн.

— Подумал, что ты захочешь у меня что-то спросить, — сказал Ло Фенг.

— Да, — кивнула Гледа, втягивая аромат. — Последние припасы истратили на суп?

— В Лейпусе прикупим что-нибудь, — успокоил ее Ло Фенг. — Вопрос ведь должен был быть не об этом.

— Два вопроса, — прошептала Гледа, отхлебывая прямо и миски. — Что значит быть воином покоя?

— Это первый вопрос, — понял эйконец. — Я уже не он, пожалуй.

— И все-таки, — сдвинула брови Гледа.

— Воин покоя, это воин, путь которого не колеблется, даже если он огибает препятствия, — сказал после короткого раздумья Ло Фенг. — Это воин, в груди у которого камень, о который разбиваются сомнения, сожаления, привязанности, склонности, причуды и все остальное. Все, кроме долга, решимости и спокойствия.

— Это невозможно, — засмеялась Гледа.

— Почему? — удивился Ло Фенг.

— Камень не может биться, — объяснила Гледа. — А если сердце не бьется, значит, человека уже нет. Он мертв.

— Второй вопрос? — произнес Ло Фенг.

— Обреченность это ведь не решимость? — спросила Гледа. — И не долг? Не спокойствие?

— Почему же? — удивился Ло Фенг. — А если это осознание того, что ты делаешь то, что должен? Если ты принимаешь свою судьбу спокойно и без сомнений?