Избранное

Громкорыкого хищникаПел великий Давид.Что скажу я о нищенствеБеспризорной любви?От груди еле отнятый,Грош вдовицы зацвелНад хлебами субботнимиРоем огненных пчел.Бьются души обвыклые,И порой — не язык —Чрево древнее выплеснетСвой таинственный крик.И по-новому чуждуюЯ припомнить боюсьЭтих губ неостуженныхПредрассветную грусть.Но заря понедельника,Закаляя тоску,

Ухо рабье, как велено,Пригвоздит к косяку.Клювом вырвет заложникаИз расхлябанных чресл.Это сердце порожнееИ полуденный блеск!Крики черного коршуна!Азраила труба!Из горчайших о горшая,Золотая судьба!

Январь 1922

114. «Уж сердце снизилось, и как!..»

Уж сердце снизилось, и как!Как легок лёт земного вечера!Я тоже глиной был в рукахНеутомимого Горшечника.И каждый оттиск губ и рук,И каждый тиск ночного хаосаВыдавливали новый круг,

Пока любовь не показалася.И набежавший жар обжегЕще не выгнутые выгибы,И то, что было вздох и бог,То стало каменною книгою.И кто-то год за годом льетВ уже готовые обличияЛюбовных пут тягучий медИ желчь благого еретичества.О, костенеющие дни, —Я их не выплесну, и вот они!Любви обжиг дает гранит,И ветер к вечеру немотствует.Живи, пока не хлынет смерть,Размоет эту твердь упрямую,И снова станет перстью персть,Любовь — неповторимым замыслом.

Январь 1922

115. «Стали сны единой достоверностью…»

Стали сны единой достоверностью.Два и три — таких годов орда.На четвертый (кажется, что Лермонтов) —Это злое имя «Кабарда».Были же веснушчатые истины:Мандарином веяла рука.Каменные базилики лиственниц.Обитаемые облака.И какой-то мост в огромном городе —Звезды просто в водах, даже в нас.Всё могло бы завершиться легким шорохом —Зацепилась о быки волна.Но осталась горечь губ прикушенныхИ любовь до духоты, до слез.Разве знали мы, что ночь с удушьями —Тоже брошенный дугою мост?От весны с черешневыми хлопьями,От любви к плетенке Фьезоле —

К этому холодному, чужому шлепаньюПо крутой занозливой земле.Но дающим девство нет погибели!Рои войн смогла ты побороть,Распахнувши утром новой БиблииМилую коричневую плоть.Средь гнезда чернявого станичниковСероглазую легко найду.Крепко я пророс корнями бычьимиВ каменную злую Кабарду.Пусть любил любовью неутешенной.Только раз, как древний иудей,Я переплеснул земное бешенствоНенасытной нежности моей.Так обмоют бабки, вытрут досуха.Но в посмертную глухую ночьСможет заглянуть простоволосая,Теплая, заплаканная дочь.

Январь 1922

116. «Ночь была. И на Пинегу падал длинный снег…»