Избранное

— Я даже в ванную не могу спокойно зайти, — ворчливо жаловалась тетушка Сэлли. — У меня сильное желание собрать свои вещи и снова переехать сюда, а они там пусть как хотят.

Она капризно качалась в кресле — по молчаливому соглашению ее право на таковое никем никогда не оспаривалось — и потускневшими старыми глазами недовольно оглядывала комнату.

— Эта черномазая после моего ухода ни разу тут толком не прибрала. Эта пыльная мебель… сырая скатерть…

— Я бы очень хотела, чтобы вы взяли ее обратно, — сказала Нарциссе старшая сестра, мисс София. — С тех пор как она вернулась от вас, она стала такой придирой, что с ней просто невозможно сладить. А правду говорят, будто Хорес стал стеклодувом?

Настоящие тигли и реторты прибыли в целости и сохранности. Сначала Хорес просил, чтоб ему отдали подвал, для чего нужно было выбросить оттуда машинку для стрижки газонов, садовый инструмент, всю скопившуюся там рухлядь и замуровать окна, превратив подвал в каземат. Однако Нарцисса в конце концов уговорила его использовать под мастерскую помещение над гаражом, где он и установил свой горн, однажды чуть было не сжег все здание и после четырех неудачных попыток создал почти безукоризненную вазу цвета прозрачного янтаря, более крупную, роскошную и целомудренно безмятежную, чем первая. Он постоянно держал ее у себя на ночном столике, окрестив по имени сестры Нарциссой, и, время от времени произнося свои выспренние тирады о смысле мира и безупречных средств достижения оного, адресовался равно к обеим со словами: «О целомудренная дева тишины»[6].

С непокрытой головой, в синей куртке с вышитой на кармане эмблемой Оксфордского клуба и фланелевых брюках, Хорес обошел вокруг дома, и перед ним открылся теннисный корт, по которому стремительно носились два игрока. Под аркадой с белыми пилястрами и увитыми плющом поперечинами, словно бабочка, устроилась Белл, окруженная хрупкими гармоничными аксессуарами чаепития. С ней сидели две дамы, чьи силуэты четко вырисовывались на фоне темной листвы еще не успевшей расцвесть лагерстремии. Дама постарше (другой была молодая девица в белом платье с аккуратной челкой цвета темной патоки и с теннисной ракеткой на коленях) с ним заговорила, а Белл протянула ему руку с томным видом собственницы. Рука ее, теплая и цепкая, с тонкими кистями и надушенной мягкою плотью, словно ртуть, жадно влилась в его ладонь. Глаза ее напоминали выросший в оранжерее виноград, а на полных, ярко накрашенных подвижных губах застыла недовольная гримаса.

Она сообщила ему, что лишилась Мелони.

— Несмотря на весь ваш аристократизм, Мелони видела вас насквозь, — заметил Хорес. — Вы, очевидно, стали слишком небрежны. Она неизмеримо изысканнее вас. Неужели вы полагали, что вам удастся вечно обманывать человека, который умеет обставить прием пищи такими невыносимыми церемониями, как это делала Мелони? Или она опять вышла замуж?

— Она занялась бизнесом, — капризно отвечала Белл. — Открыла косметический салон. Я только никак не пойму, зачем ей это надо. Подобные затеи недолговечны, особенно здесь. Можете ли вы представить себе, что жительницы Джефферсона будут посещать косметический салон — конечно, кроме нас трех? Впрочем, если мне и миссис Мардерс он еще может понадобиться, то уж Фрэнки он совершенно ни к чему.

— Что мне любопытно, так это откуда у нее взялись деньги, — сказала миссис Мардерс. — Люди думают, что это вы ей дали, Белл.

— С каких это пор я стала дамой-благотворительницей? — холодно отозвалась Белл.

Хорес слегка усмехнулся. Миссис Мардерс сказала:

— Ну, Белл, мы же все знаем, какая вы добрая. Не скромничайте.

— Я думаю, что Гарри в любой момент сменял бы служанку на вола, — быстро вставил Хорес. — По крайней мере тогда он сможет сильно сэкономить на запасах в своем винном погребе — ведь ему не придется нейтрализовать действие вашего чая, оседающего во множестве мужских желудков. Полагаю, что без Мелони чай здесь больше подавать не будут?

— Не говорите глупостей, — отвечала Белл.

Хорес сказал:

— Теперь я понимаю, что ходил сюда вовсе не ради тенниса, а ради того неизмеримого и неприятного чувства своего превосходства, с которым Мелони всегда подавала мне чай… Кстати, по дороге сюда я встретил вашу дочь.

— Да, она должна быть где-то тут поблизости, — равнодушно отозвалась Белл. — А вы все еще не подстриглись. Почему это мужчины не понимают, когда им пора идти к парикмахеру? — философски заметила она.

Выставив вперед рыхлый двойной подбородок, старшая гостья устремила на Хореса и Белл холодный проницательный взгляд. Молодая девица в простом, целомудренно белом одеянье спокойно сидела и загорелой рукой, похожей на спящего рыжего щенка, придерживала на коленях теннисную ракетку. Она смотрела на Хореса, как смотрят дети — со спокойным интересом, но без грубого любопытства.

— Они либо вообще не ходят к парикмахеру, либо напомаживают себе волосы разной дрянью, — добавила Белл.