Избранное. Статьи, очерки, заметки по истории Франции и России

Первым из советских историков Д.Е. Меламид (в соавторстве с Л. Чёрной) осмелился начать серьезное исследование нацизма еще в то время, когда на эту тему было наложено строжайшее идеологическое табу. Полтора десятка лет пролежала в цензуре книга, принесшая авторам международную известность – «Преступник номер 1. Нацистский режим и его фюрер». Лишь благодаря личному вмешательству Вилли Брандта, давнего друга Д.Е. Меламида, эта, теперь знаменитая, книга увидела свет в 1981 г.

Даниил Ефимович прожил яркую, насыщенную событиями и встречами жизнь. Но жизнь эта не была легкой и безоблачной, как может показаться кому-то. Он нес в себе трагедию своего поколения, изувеченного десятилетиями тоталитарной диктатуры. И чем крупнее, талантливее был человек того времени, тем острее он ощущал трагизм и безысходность своего положения. Но деятельная, жизнелюбивая натура Д.Е. Меламида никогда не могла смириться с безысходностью. Всегда и во всех обстоятельствах он находил возможность проявить свой талант. Облеченные властью чиновники и бездарные завистники били его неоднократно. На него писали доносы, объявляли идеологические выговоры и снимали с работы, на многие годы делали невыездным, запрещали его книги и статьи… Все это глубоко ранило его и подрывало здоровье, хотя до самого конца Даниил Ефимович оставался неисправимым оптимистом.

Последние годы он часто болел. Теперь, когда его уже нет, осталось чувство какой-то вины за то, что в это время мы, быть может, не были к нему достаточно внимательны и великодушны. Он же всегда тянулся к делу и к людям, ища понимания и более всего опасаясь однажды стать ненужным.

Яркий талант и редкое трудолюбие обеспечили Даниилу Ефимовичу видное место в истории отечественной германистки и политической науки, а добрая, отзывчивая душа – долгую, благодарную память его многочисленных друзей, учеников и коллег, как в России, так и за рубежом.

Мировая экономика и международные отношения. 1993. № 4.

Борис Дмитриевич Козенко

18 марта 2007 года ушел из жизни Борис Дмитриевич Козенко, крупный историк-американист, доктор исторических наук, профессор, создатель и бессменный руководитель кафедры зарубежной истории Самарского государственного университета, давний автор и постоянный читатель «Американского ежегодника». Он умер за четыре месяца до своего 80-летия, с которым его готовились поздравить родные, друзья и коллеги. Не случилось.

Сам Борис Дмитриевич, едва ли не с молодых лет, постоянно сетовал на нездоровье, говорил, что «не дотянет» до старости. Его «мысли вслух» о преждевременной смерти звучали так часто, что друзья привыкли к ним и, по большей части, не воспринимали всерьез. Считали, что он просто лукавил, тем более что трудно было встретить человека более жизнелюбивого, можно даже сказать, жадного до жизни во всех ее проявлениях.

К счастью, его сетования оказались беспочвенными. Борису Дмитриевичу суждена была долгая, непростая, но в конечном итоге все же счастливая жизнь. Думаю, он и сам мог считать себя счастливым человеком, так как, вопреки обстоятельствам, состоялся как крупный и авторитетный ученый, уважаемый наставник нескольких поколений студентов в Тюмени, Саратове и Самаре, наконец, как любимый муж, отец и дед. Важнейшей составляющей его жизни всегда были друзья и коллеги. Для них, как, впрочем, и для студентов, он всегда был просто БД. Когда появилась эта аббревиатура, наверное, не мог бы сказать и сам Борис Дмитриевич. Но за глаза его называли так все, кто тесно с ним общался, о чем он прекрасно знал и чем, по-моему, даже гордился.

Путь к профессиональному признанию был для профессора Козенко далеко не простым и не коротким. Он пришел в науку, когда другие, более удачливые, уже пожинали ее плоды в виде ученых степеней и монографий. Виной всему была война и сталинский режим, к которому Борис Дмитриевич до конца дней питал непреодолимое отвращение.

Его отец, кадровый военный, имел несчастье, будучи раненым, попасть в плен во время отступления Красной армии летом 1941 года, и по сталинской терминологии считался «предателем», как и несколько миллионов советских военнопленных. Хотя по окончании войны и возвращения из плена подполковник Д.Л. Козенко, пройдя ГУЛАГ и унизительные проверки, был формально оправдан, за ним до конца жизни тянулся соответствующий анкетный «шлейф», лишивший его шансов на полноценную жизнь. Можно представить себе, какую травму еще в подростковом возрасте получил Борис Козенко, всегда гордившийся своим отцом, участником Гражданской войны, командиром РККА Когда в середине 50-х годов старший Козенко преждевременно уйдет из жизни, не выдержав даже той урезанной правды о сталинских преступлениях, которая прозвучала в докладе Хрущева на XX съезде, его тридцатилетний сын переживет вторую душевную травму.