Матильда считала, что она скоро умрет. Чувствуя, как быстро убывают силы, она как-то сказала себе: «Если женщина любит так, как любила ты, разлука с любимым и война неизбежно погубят ее». Казалось, она имела в виду не себя, а какую-то постороннюю женщину. Только разумом Матильда еще помнила о своей любви. В сердце ее умерло всякое воспоминание о том большом чувстве, какое когда-то жило в нем. Матильда была слишком слаба.
Через час они с Барбарой должны быть на вокзале. Барбара надела свое любимое платьице из шелкового полотна: белое в зеленую клетку с накрахмаленным пикейным воротничком и манжетами и с зеленым поясом. Вертясь перед зеркалом, Барбара примеряла белую соломенную шляпку с большими, загнутыми кверху полями и с черной бархатной лентой, концы которой были сложены сзади крест-накрест и свисали на затылок. Резинка под подбородком показалась Барбаре слишком детской, и она спрятала ее. Но без резинки шляпка не держалась на пышных и длинных волосах девочки. Косы Барбары отливали бронзой, так же как косы матери. Как ни старалась Барбара надвинуть шляпку поглубже, она все равно лезла кверху.
— Почему мне не разрешают ее прикалывать? В магазинах продаются очень миленькие булавки всех цветов. Со мной обращаются, как с младенцем, — говорила Барбара, глядя в зеркало и снова опуская резинку под подбородок. Барбаре минуло двенадцать.
У нее было тонкое, как у мадонны, личико, точеный носик и губы свежие, словно розовые лепестки. В удлиненных серых глазах, прикрытых красиво изогнутыми ресницами, вспыхивали лукавые искорки.
Озабоченно глядя на мать — Матильда сидела совершенно неподвижно, — Барбара медленно шла по скошенной лужайке. При каждом шаге она высоко подымала ноги, сгибая их в коленях, как бы отрываясь от земли, словно горячая лошадка, которая радуется силе и грации своих движений. Она не шла, а взмывала ввысь. Казалось, человек, который миллионы лет назад принял вертикальное положение, наконец-то довел до совершенства свою способность ходить на двух ногах.
«А я уже не могла представить себе поезд, который привезет его домой. И вот он возвращается. Через минуту он будет рядом со мной», — думала Матильда, стоя на вокзале. Плечи ее беспомощно поникли. Ее мучила мысль, что Уэстон ожидает встретить ее такой, какой она была до войны.
Он все еще стоял у окна, когда поезд подошел к перрону. Его тоже одолевали мучительные мысли, он боялся причинить боль Матильде — ведь все личное, а вместе с ним и любовь к жене, давно угасло в нем.
Матильде пришлось прислониться к фонарю, у нее потемнело в глазах. Когда она снова пришла в себя, она увидела лишь электровоз, покрытый густой пылью, и подумала: «Ну что ж, у него прелестная дочь и любимая работа». Спустя несколько секунд она различила Уэстона в толпе пассажиров; в первый момент его лицо показалось ей до жути чужим и нереальным, словно она увидела его во сне.
Потом Матильда взглянула на Барбару и сказала:
— Вот твой папа.
Она не решалась пойти ему навстречу, боясь, что упадет.
Барбара, которая либо ходила чрезвычайно медленно, либо носилась как вихрь по саду, пошла к отцу своей особенной походкой, так, словно сам процесс хождения являлся необычайно радостным событием. Улыбнувшись, Барбара сказала:
— Папа.
Не так давно, в поезде, Уэстон думал о Барбаре и о том, что ей уже исполнилось двенадцать. Но он помнил только шестилетнюю Барбару, такую, какой оставил ее в сентябре 1939 года; прощаясь с ним, она проводила его до калитки. Теперь перед Уэстоном предстала высокая девочка с женственной фигуркой и с юной, явственно обозначавшейся грудью. Неожиданно Уэстон почувствовал толчок в сердце — его затопила волна счастья. Эта первая секунда встречи с дочерью навсегда определила его отношение к ней: любовь Уэстона к Барбаре граничила со слепым обожанием.
Держа в объятиях дочь, взволнованный до глубины души Уэстон думал о том, что его личная жизнь, о которой он забыл в тяжелые военные годы, может снова воскреснуть.
Дружеским жестом Барбара взяла отца под руку и повела к фонарю… Неужели это изможденное, сгорбленное существо с бледным восковым лицом — Матильда, его жена? Она казалась живым воплощением страха за него; страх застыл в ее тусклых глазах.
Не успел Уэстон подойти к Матильде, как он уже понял, в чем причина разительной перемены, совершившейся в ней. Матильда сделала шаг к Уэстону. Чтобы отвлечь от себя внимание мужа и облегчить первую минуту встречи, она, улыбаясь, заговорила о Барбаре; Матильда дала понять Уэстону, что дочь вознаградит его за все. Уэстон молча подчинился тону, какой взяла Матильда.
Дома он тотчас же ушел к себе в кабинет и позвонил врачу. Но врач сказал, что несколько дней назад он осмотрел Матильду, и притом не в первый раз; никаких признаков болезни он не обнаружил.
Не снимая шляпку, Барбара явилась к отцу. Уэстон заботливо подвинул ей кресло, и девочка села; вначале она держалась очень церемонно. Только потом на глазах у нее навернулись слезы.
— Мне не хотелось тебя беспокоить, — сказала она. — Может быть, ты занят?