Однако сколь ни сильны были переживания, доставшиеся в этом полете на
мою долю, еще хуже было положение наблюдателя. Судите сами: в тот самый
момент, когда благополучно выполнен ответственный этап полета — взлет — и
экипажу положено немного размагнититься, в этот самый момент он чувствует
удар, откуда-то спереди в его кабину врывается струя забортного воздуха, и
машина, опуская нос, устремляется к земле! Выброситься с парашютом явно не
успеть: для этого чересчур мала высота. На вызовы по СПУ — самолетной
переговорной установке — летчик не отвечает. Что делать?. И тут-то
наблюдатель с ужасом замечает, что врывающаяся в его кабину воздушная струя
несет с собой. . кровь! Множество горячих капель крови! Никаких сомнений не
остается: летчик убит или по крайней мере тяжело ранен, что при создавшейся
ситуации, в сущности, одно и то же.
Но на этом чудеса не заканчиваются. Игорю Павловичу, наверное, подумалось, что от нервного перенапряжения у него начались галлюцинации: вместе с кровью поток воздуха начал гнать в его кабину.. перья! Настоящие
черные перья, источником которых организм летчика, даже сколь угодно тяжело
раненного, вроде быть не мог. . Конечно, галлюцинация!.
160 Здоровенный старый грач, на которого мы налетели, — вернее то, что от него
осталось, — застрял в переплете фонаря и так и был доставлен на землю. Но при
этом изрядно досталось и мне. Кроме ушиба головы (за счет которого друзья и
коллеги в течение долгого времени ехидно относили все мои, с их точки зрения, недостаточно мудрые высказывания), обнаружилось, что осколки стекла
повредили мне левый глаз. Поэтому руководивший нами в то время профессор А.
В. Чесалов на сей раз — в отличие от того, когда я попал во флаттер, — ничего
записывать «на свежую голову» не велел (тем более что ни о какой свежей голове
в тот момент не могло быть и речи), а, напротив, тут же решительно засунул
меня в автомобиль и отправил в Москву, в глазную лечебницу. И, как вскоре
выяснилось, очень правильно сделал.
Только благодаря этому у меня еще на долгие годы сохранилось
стопроцентное зрение на оба глаза.
Дабы происшествие не кануло бесследно в Лету, покойный грач был
сфотографирован во всех возможных ракурсах (так принято делать при любой, даже самой незначительной, поломке). Две или три фотографии были
предложены мне в качестве сувенира, и я легкомысленно принял их. Говорю
«легкомысленно», ибо, кроме злополучного грача, на них фигурировала часть
переплета фонаря — две дюралевые рейки, каковые при желании можно было
квалифицировать как «элементы конструкции экспериментального самолета». И
действительно, не далее как на следующий же день спохватившееся бдительное
начальство велело немедленно принести фотографии обратно и даже потребовало
от меня пространного письменного объяснения, зачем я их взял. Мой
естественный ответ: «на память» — был воспринят как не вполне
удовлетворительный. Так я и остался на долгое время без осязаемых сувениров
об истории с грачом, как, впрочем, едва ли не обо всех прочих историях, случившихся со мной за годы испытательной работы.
Но все это уже, можно сказать, послесловие. Сейчас же я вспомнил о
происшедшем столкновении с птицей прежде всего как о случае, в котором мне
явно не повезло.
Судите сами: беспредельное воздушное пространство, и в нем совсем
небольшая птица. Так надо же
161
было уткнуться в нее прямехонько лобовым стеклом кабины!
До этого мне казалось, что так столкнуться с летящей птицей столь же
маловероятно, как, например, угодить под метеорит, падающий на Землю из
космического пространства.
Впоследствии я узнал, что вероятность первого все же гораздо больше и что
немало столкновений летящих самолетов с птицами закончились гораздо
печальнее, чем у меня.
Удаление птиц из районов аэропортов, где воздушное пространство, естественно, насыщено летающими самолетами в наибольшей степени, стало
одной из существенных составляющих проблемы безопасности полетов. В печати
по сей день то и дело появляются сообщения о летных происшествиях, вызванных столкновениями летательных аппаратов с птицами.
Так что мне с моим грачом не повезло, оказывается, не столь уж решительно.
Новые события, в которых на испытательном аэродроме недостатка никогда
не ощущается, вскоре отодвинули грачиное происшествие на задний план. Его
подробности быстро стирались в памяти окружающих. И уже недели через две
кто-то из летчиков в разговоре бросил:
— Это было незадолго до того,, как Марк столкнулся с вороной. .
— Не с вороной, а с грачом, — поправили его, — никакой вороны там не
было!
Во тут кто-то из «метров» — не то Корзинщиков, не то Чернавский —
неопределенно заметил:
— Ну, одна-то ворона там, во всяком случае, была. .