Избранное в двух томах. Том 2

краска лежит как-то не так, как на металле. Да и многие условности сразу лезут в

глаза: вот вместо прибора наклеенное фото его циферблата, вот вместо какого-то

блока черная, наспех воткнутая фанерная коробочка. . Нет, это не самолет. Это

макет. .

Посмотрим, однако, какой обзор из него. Как расположено оборудование?

Где какие приборы?. Представим себе, что взлетаем. . Или заходим на посадку..

А что, если проиграть такую ситуацию: отказывает левый. .

И вдруг забывается и «не тот» запах, и все только что бросавшиеся в глаза

условности. Даже неподвижные стрелки бездействующих приборов будто бы

оживают.

Кто сказал, что это макет? Это самолет!

. .О том, кто первым полетит на «Союзе», я тогда ни малейшего понятия еще

не имел, да и сам Комаров, по-моему, тоже вряд ли мог быть в этом полностью

уверен. Мы полазали по непривычно свободному, особенно по контрасту с

тесным «Востоком», кораблю,

359 Посмеялись выданной одним из присутствовавших формулировке, что, мол, теперь космонавты улучшают свои жилищные условия: переезжают из

однокомнатной квартиры в двухкомнатную, на что Володя сразу же заметил: «Но

с перспективой ее превращения в коммунальную». В том, что будущее за

многоместными космическими кораблями, у него сомнений не было.

Поразбирались в многочисленных — еще один шаг вперед от «Востока» —

клавишах, кнопках и циферблатах пульта управления «Союзом».. А потом

отошли от макета, сели в сторонке, и тут-то начался у нас с Комаровым долгий, затянувшийся на добрых полтора часа разговор.

Начался этот разговор с предметов вполне конкретных: у моего собеседника

— адъюнкта академии Жуковского — накопилось несколько вопросов, связанных

с его будущей диссертацией. Ему, естественно, хотелось, чтобы в ней нашло

отражение и полученное им по определенному профилю инженерное

образование, и опыт летной и летно-испытательной работы, и, конечно, то, что он

увидел и понял, глядя с самой высокой из доступных человеку наблюдательных

позиций — из космоса. Впрячь в одну телегу коня и трепетную лань, как

известно, довольно нелегко. А тут коней (или, если хотите, ланей) было даже не

два, а три. Немудрено, что план предстоящей диссертационной работы

компоновался трудно и вопросов возникало при этом изрядное количество.

Комаров явно стремился не упускать никакой возможности обговорить эти

вопросы (конечно, я был далеко не единственным, к кому он с ними обращался).

Но с проблем научно-технических наш разговор только начался. Незаметно он

перешел в область материй житейских, общечеловеческих, даже философских.

Володя отличался умом глубоким, выражение аналитическим. В каждой

проблеме — начиная, скажем, с оптимального расположения оборудования в

кабине космического корабля и кончая смыслом жизни — он стремился

докопаться если не до конца (чего, например, в последнем из приведенных

вопросов, насколько я знаю, пока еще не удалось никому), то, во всяком случае, до наибольшей достижимой глубины. Серьезный, неторопливый разговор с ним

был не просто интересен — он обогащал собеседника. Обогащал информационно, а главное — душевно. Не запомниться такой разговор не мог.

360 Константин Петрович Феоктистов на космодроме — как, впрочем, и в

королёвском конструкторском бюро, и во всех прочих местах, в той или иной

степени причастных к космическим исследованиям, — был одной из

центральных фигур с тех пор, как начались сами эти исследования. Но сейчас, в

дни, предшествовавшие пуску «Восхода», он фигурировал в новом, несколько

непривычном для окружающих качестве — космонавта. Правда, как читатель уже

знает из рассказа А. М. Исаева, непривычным и новым это было для нас, а сам

Феоктистов стремился — более того, считал себя морально обязанным — лететь

в космос еще с тех бесконечно далеких (пять лет в истории космонавтики — срок

огромный) времен, когда он был в числе первых участников и даже инициаторов

всего этого дела.

Но мы, повторяю, об устремлениях Константина Петровича до поры до

времени ничего не знали. Во всяком случае, я не знал. Даже подозревать не мог.

Очень уж не вязался внешний облик Феоктистова — худощавого, отнюдь не

атлета по сложению, уже в то время слегка седоватого мужчины, да еще с очками

на лице — с теми представлениями о «богатыре космонавте», которые

господствовали в те годы даже среди многих участников подготовки и

проведения полетов человека в космос. Да и самих «мальчиков» как-то незаметно

убедили в этом. Характерен ответ одного из них на вопрос корреспондента о том, что требуется от человека, желающего стать космонавтом: «Прежде всего

хорошее здоровье. .» Видите как — «прежде всего»!. Ну а такого впечатления, что он большой здоровяк, Феоктистов, честное слово, не производил..