Избранное в двух томах. Том 2

. .Елисееву, выполнявшему во время совместного эксперимента «Союз-Аполлон» обязанности руководителя полета от советской стороны, журналисты

на итоговой встрече в пресс-центре заметили, что в какое бы время ни

проводился телевизионный репортаж

401

из Центра управления, руководитель полета неизменно был на своем рабочем

месте: «Спали ли вы вообще в эти дни?» На что последовал мгновенный — без

секундной паузы — ответ: «Спал. В Центр управления приходил только на время

телерепортажей».

. .Ляхов и Рюмин, летая на «Салюте-6», обнаружили, что вода в

Атлантическом океане как бы вспухла в виде длинного — километров этак на сто

— вала. Доложили в Центр управления полетом. Находившийся на связи Гречко

деловито спрашивает:

— Как расположен вал: в широтном или меридиальном направлении?

— В широтном.

— Так это, наверное, экватор.

. .В той же экспедиции у Ляхова пропали часы. В невесомости этому

случиться недолго. Искал он их, искал. Сначала в легкодоступных местах, потом

в более труднодоступных. Полез с отверткой за панель спального мешка. Часов

там не нашел, но вместо них обнаружил надпись: «Чудак! Я уже здесь искал».

Это несколькими месяцами раньше Иванченков тоже что-то потерял на станции, тоже полез за панель спального мешка и подумал, что такая ситуация обязательно

повторится.

. .На очередной пресс-конференции «Космос-Земля» — появилось в практике

космических полетов, как мы видим, и такое — журналисты спросили Рюмина

(это была для. него уже вторая многомесячная космическая экспедиция), не

встречался ли он в космосе с неопознанными летающими объектами —

пресловутыми «тарелочками». Рюмин сначала добросовестно ответил, что, мол, нет, не встречался, а потом добавил, что надежды на такую встречу не теряет —

потому и летает так долго.

Примеры подобного рода можно было бы продолжить до бесконечности.

А вообще-то, я думаю, большой успех у читателей имела бы книга —

назовем ее условно «Космодромиадой», — в которой было бы собрано лучшее из

космического и околокосмического фольклора. Читать такую книгу было бы не

только весело (хотя могу поручиться: очень весело!) —она показала бы людей, овладевающих космическим пространством, еще с одной, далеко не последней в

жизни человеческой стороны.

402 Комментировать проявления космического юмора — как, впрочем, всякого

юмора — дело невозможное, да и бесполезное. Хочу заметить лишь одно

обстоятельство: большая часть приведенных мною сейчас веселых шуток (в

основном уже обнародованных в многочисленных газетных репортажах) относится к последнему времени — связана с космическими полетами

семидесятых — восьмидесятых годов.

Что же, космонавты наших дней стали веселее, раскованнее, более

привержены к юмору, чем их предшественники десять, пятнадцать, двадцать лет

назад?

Нет, не думаю.. Думаю, что скорее стали веселев и раскованнее люди, пишущие, комментирующие, рассказывающие нам о космосе. Поняли, что

большое дело от юмора, шутки, улыбки не только ничего не теряет в своем

величии, но, напротив, сильно выигрывает в восприятии людей. Что живой

человек, находящийся рядом с нами на Земле (даже если физически он находится

в данный момент в космосе),— это всегда лучше, чем он же, возвышающийся на

пьедестале.

В непосредственном соседстве с юмором, в том же ряду категорий, необходимость которых в таком деле, как космические исследования, кажется с

первого взгляда несколько неожиданной, стоит фантазия.

Хотя, вообще-то, о месте фантазии в любом творческом деле в последнее

время говорили. Говорили, может быть, не много, но достаточно весомо.

Классической в этом смысле стала фраза немецкого математика Гильберта, узнавшего, что один из его учеников собирается бросить математику, чтобы

заняться поэзией, и сказавшего по сему поводу:

— Ну, что ж. Наверное, для математики у него не хватает фантазии. .

После этого уже не приходится особенно удивляться словам одного из

пионеров космонавтики Михаила Клавдиевича Тихонравова, сказанным о

Королеве в апреле шестьдесят шестого года — в первый День космонавтики, проводившийся без Королева:

— Он был очень возбудимый, увлекающийся человек. Человек богатой, порой необузданной фантазии. .

403 И хотя Королев в обычном, «служебном»,- общении эту свою склонность к

увлечениям и приверженность к фантазии, естественно, несколько припрятывал, поверить в сказанное Тихонравовым, в общем, нетрудно. Но вот Феоктистов —

по внешним проявлениям своего темперамента едва ли не полный антипод

Королева. И вдруг от Феоктистова мы слышим, что, в его представлении, в

человеке «главный талант — увлеченность»! А говоря о попытках найти в