Избранное в двух томах. Том I

Сначала, когда я получил назначение на Север и отправил Рину и Вовку в Ленинград, мне думалось, что расстаемся мы не очень надолго — подлечится Вовка, и переедут они ко мне, благо есть у нас в гарнизоне, на мысе Терпения, школа, да и Рине, наверное, работа найдется. Весь первый год моей северной жизни я ждал: они приедут ко мне. Но так и не дождался. Сначала задерживало лечение Вовки. Но оно шло успешно, и я надеялся, что Рина дождется конца учебного года, чтоб не ломать Вовке его школьные дела, и приедет с ним. Но потом оказалось, что, хотя Вовка поправился и уже наступили каникулы, Рине никак нельзя уехать из Ленинграда, даже на время, из-за квартирных дел.

С нетерпением дождался я отпуска, чтобы повидать жену и сына.

…Мне казалось, что и самолет летит медленно. А ведь он летел наперегонки с солнцем: я отправился в путь утром и прибыл в Ленинград тоже утром, хотя путь мой продолжался немало часов.

Аэропорт, автобус до города, вокзал, электричка, — весь этот путь до дачи Лаванд, где продолжала жить Рина, казался мне необычайно долгим.

Я застал Рину еще в постели — мой звонок в дверь разбудил ее.

— Ты босиком, простудишься! — помню я свои первые слова, сказанные в момент, когда она открыла мне дверь.

— Я знала, что это ты, знала! — Рина прильнула ко мне, теплая со сна, ее спутанные волосы щекотнули мое лицо, наспех накинутый на плечи халат соскользнул к ее ногам. Так, не размыкая объятий, мы прошли в комнату, сели на край тахты…

— А Вовка? — спросил я.

— Спит там, — шепнула Рина, кивком показывая на закрытую дверь.

— Хочу на него взглянуть.

— Не надо, а то проснется… — Рина еще крепче обвила меня руками, и мне не захотелось освободиться из их теплого плена…

А немного погодя мы оба, осторожно ступая, подошли к порогу соседней комнаты, потихоньку, чтобы не скрипнула, не стукнула дверь, приоткрыли ее, и я увидел сына, которого не видел год. Он лежал к нам спиной, натянув до ушей одеяло, так что видна была только макушка с густыми черными волосами, отросшими после недавней стрижки. Мы стояли с Риной затаив дыхание, и было слышно, как Вовка посапывает во сне. Я шагнул к нему, чтобы рассмотреть поближе, Рина удержала меня, сделав знак глазами: «Осторожней!» Но я, ступая на цыпочках, уже приблизился к кровати, нагнулся… Пухлые, чуть разрумяненные щеки, оттопыренные губы, густые темные ресницы — все Вовкино лицо дышало безмятежностью детского сна, оно было сосредоточенным и вместе с тем задумчивым, все в нем дышало таким покоем, нарушить который было боязно. Я осторожно отступил…

Мы долго стояли с Риной, обнявшись, и смотрели на спящего сына.

Сейчас, вспоминая обо всем этом, я отчетливо вижу перед собой Вовкино лицо, каким оно было тогда. Малыш-второклассник… а сейчас вон какой парнище вымахал! Но Рина, мне кажется, совсем не изменилась с той поры. Это для кого-нибудь она, может быть, выглядит теперь, через годы, совсем иначе. А для меня — нет. Если мы любим, мы остаемся неизменными друг для друга. Неизменными на всю жизнь. Пусть на лицах у нас появляются морщины, пусть все больше седых волос проглядывает — посторонние все это заметят у нас скорее, чем мы один у другого, и разве иногда лишь, взглянув на лицо любимой, сделаешь неожиданное для себя открытие: морщинки у глаз. Но вслух с нею, конечно, этим открытием не поделишься — не такое уж радостное оно, да и сам вскоре забудешь о нем, само собой оно забудется…

Помню, как ревниво, с материнской опаской, смотрела на меня Рина в те минуты, когда я стоял возле Вовкиной кровати. Боялась, нарушу сон сына. Я тогда тихо повернулся, сходил в прихожую, где оставил свой чемодан, достал из него чучело горностая — мой северный подарок Вовке, бесшумно поставил чучело на стул возле его кровати…

Мы с Риной вернулись в спальню и снова сели на край постели. Взяв ее руки в свои, я сказал:

— Я выписал литер на вас. Обратно летим все вместе. Тем более что у Вовки летние каникулы…

— Ты так решил сам? — удивленно подняла брови Рина. — Но надо взвесить все. Ты уверен, что Володя будет хорошо чувствовать себя в тамошнем климате?

— Живут же там ребятишки, дети наших офицеров. И даже совсем маленькие.

— Но Володя недавно перенес заболевание…

— Однако не такое серьезное, чтобы ему нельзя было жить на Севере. Я советовался с нашими врачами. Климат там для Вовки не хуже ленинградского.

— Я должна посоветоваться с врачами здесь.

— Не думаю, что мнения врачей так уж разойдутся… Ну что ж, посоветуемся вместе.

— Ты мне не доверяешь? Думаешь, я ищу предлога, чтобы остаться в Ленинграде? — вспыхнула Рина. — Не обижай меня подозрениями.

— Я и не думал подозревать тебя в чем-либо, — растерялся я. — Но ведь надо так или иначе решить вопрос…

— Опять переезд… — вздохнула Рина. — Сколько мы с тобой переменили квартир… Я так устала от этих бесконечных перемещений.

— Раньше ты не жаловалась.

— Только здесь, в Ленинграде, я почувствовала, что нельзя жить без постоянного дома.

— Значит, дело не в Вовке и не в квартире? Ты просто не хочешь уезжать на Север?