Избранные произведения в одном томе

Мое обычное легкомыслие и желание обратить в свою веру. Из равновесия мог вывести самый пустячный раздражитель — все потому, что я выросла в доме, куда не заходили коробейники от веры. «Семья Делани не покупает пылесосов у обивающих пороги торговцев». Так говорила мать, и мы твердо знали, что убеждения не покупают у бродячих проповедников. Если в дверь звонил один из «Свидетелей Иеговы», отец выходил навстречу в боксерских трусах или, свистнув собаке, говорил: «Ко мне, Люцифер».

Наконец после всего, что было услышано сегодня, девица с перетянутым разноцветными резинками «конским хвостом» и глазами цвета позеленевшей меди казалась вовсе не пустячным раздражителем. Она была словно палец, наставленный мне прямо в глаз.

Девица выкрикнула:

— Ты осквернила наш храм! Убирайся вон!

— А как же детский спектакль? Представление еще не началось. — Я ткнула в программу службы: — Видите: «Группа маленьких артистов представляет кукольный спектакль о Вавилонской блуднице».

Девица уставилась на меня, точно на горгулью.

— О таких, как ты, нас предупреждает Библия. «Гортань их — открытый гроб; языком своим обманывают; яд аспидов на губах их».

Я скрестила на груди руки:

— Покарай меня.

В изумлении девица раскрыла рот, разлепив наконец свои кукольные губки. Я стояла, не шелохнувшись. Сердце тревожно застучало.

Наконец сзади раздался мужской голос, низкий и грубый:

— Что здесь происходит?

Девица ухмыльнулась:

— Мистер Пэкстон, здесь неверующая.

Подошедший оказался сухощавым, выше среднего роста человеком лет примерно сорока пяти, с аккуратными, коротко остриженными волосами. На нем были куртка из шотландки и джинсы. Тяжелый взгляд, хотя поза выглядела расслабленной.

— На этом собрании славят Господа, а не осыпают его бранью.

— Никакой брани, — ответила я. Собеседник был хорошо сложен и выглядел очень внушительно.

— Есть ли иная причина, по которой так возмущена Шилох? Кроме лживых речей и…

— Да, как понимаю, яд аспидов на губах моих. — Взгляд на мгновение ожил. Короткая, быстро подавленная вспышка интереса — и Пэкстон отвел глаза в сторону. — Я ищу здесь члена семьи.

Ответ неверный. Похоже, один из тех вариантов, на которые натаскивают охрану. Взяв меня за ворот куртки, Пэкстон сказал:

— Вы нарушили права на частную территорию. Давайте на выход.

Я никак не поддавалась нажиму Пэкстона, однако на помощь ему пришел второй охранник, ухвативший меня за руку. Им оказался коротко стриженный прыщавый парень. Тот самый, что назвал Ники Винсент «ведьминой дочерью».

Пэкстон спросил:

— Сколько еще за дверью?

— Достаточно.

Его рука сжалась сильнее.

— Сколько?

— Девять. Все они спортсмены, и у каждого по бейсбольной бите.

Стриженый дернул меня за руку:

— Только не надо с нами шутить.

Его грубость и животное чувство превосходства послужили сигналом, сказавшим толпе: обвинения вот-вот перейдут в рукопашную. Пустое пространство вокруг меня сжалось, и первой вперед шагнула Шилох. Тыча в мою сторону пальцами, они забормотали все сразу, хором. Я лишь разобрала «…такие, как ты» и «…достали». Чья-то рука надавила на затылок. Стриженый немедленно оскалился в отвратительной желтозубой улыбке.

Меня переполняла злость. Отчасти злость на себя саму. Черт возьми, зачем это я попросила себя «покарать»? Повернувшись к сцене, я громко произнесла:

— Пастор Пит!

Стоявшие в передних рядах у самой сцены хлопали в унисон хору, приплясывая напевавшему веселую мелодию о позоре и жертве. Я позвала во второй раз, и взгляд проповедника заскользил по толпе, упав на место, где возник беспорядок, и на меня. Обращаясь прямо к нему, я проговорила:

— Я сделала то, что сказали мне вы.

Понятно, посоветовав «самой сказать художнику», он совершенно не имел в виду поиск Табиты на этой службе. Однако слова возымели действие. Толпа вокруг меня успокоилась.

Вайоминг поднес микрофон к губам:

— Подумать только…

Сделав знак, он велел хору умолкнуть. Толпа понемногу отступила назад. Один Пэкстон продолжал держать меня за шкирку, да Шилох напоследок двинула в бок, кажется, ключами от машины. Вайоминг терпеливо ждал, давая людям успокоиться, а мне — осознать физическое превосходство толпы и его власть над ней.

Наконец он улыбнулся:

— Мисс Делани, мне кажется, вы что-то говорили о милости?

Зал притих. И я ответила:

— Да, о милостивых. Но не о тех, кто целиком в вашей милости. И я поняла, что вы хотели сказать.

Толпа не одобрила моего непочтительного тона, расценив его как дерзость. Вайоминг нахмурился:

— Шилох, Исайя…

По-видимому, последнее относилось к Пэкстону.

— Благодарю вас за бдительность. Вы пули того самого калибра, что должны лежать в патронташе Господа. — Показав на стриженого парня, пастор продолжил: — А ты, Курт Смоллек? Покажешь ли такой же боевой дух, когда придет час восстать против зверя?

— Да, сэр пастор Пит. Дайте мне цель и нажмите на спуск. — Руки Смоллека передернули затвор воображаемого помпового ружья. — Дьявол уже мертв.

— Отлично.

На лице Вайоминга появилось новое выражение: покровительственная улыбка.

— Мисс Делани, не стоило затевать такой шум. — Он сделал жест, обращаясь к передним рядам: — Табита, подойди сюда.