Избранные произведения в одном томе

И вдруг увидели: по узкому проходу, образовавшемуся в толпе, прыгает, опираясь руками о землю, человек. Веселый молодой парень, крепкий и красивый, с глазами небесного цвета. Ноги у него есть, но высохшие, маленькие.

— Атаман!.. Рассуди меня, батюшка, с митрополитом.

— Ты кто?

— Алешка Сокол. Богомаз.

— Так. Чего ж митрополит?

— Иконки мои не берет! — Алешка стал доставать из-за пазухи иконки в ладонь величиной.

Степан взял одну, посмотрел.

— Не велит покупать у меня!

— Пошто?

— А спроси его? Кто там? — Алешка показал снизу на иконку, которую Степан держал в руках.

— Где?

— На иконке.

— Тут?.. Не знаю.

— Исус! Вот. Так он говорит: нехороший у тебя Исус!

— Чем жа он нехороший? Исус как Исус…

— Во! Он, говорит, недобрый у тебя. Вели ему, батюшка, покупать у меня. Мне исть нечего.

Матвей взял у Алешки иконку, тоже стал разглядывать. Усмехнулся.

— Чего ты? — спросил Степан.

— Ничего.

— Как тебе Исус?

— Хороший Исус. Я б тоже такого намазал, если б умел. Строгий Исус. Привередничает митрополит…

— Где митрополит? — спросил Степан.

— В храме.

— Пошли, Алешка. Сейчас он нам ответит, чем ему твой Исус, не глянется.

— Ты-де обиженный, потому мажешь его такого, — рассказывал Алешка. — А я говорю: да ты что? Без ума, что ли, бьесся? Чо это я на его обиженный? Он, что ли, ноги мне отнял?

Митрополит молился перед иконой Божьей Матери. На коленях. Увидев грозного атамана, поднял руку, как для проклятия.

— Анчихрист!.. Душегубец! Земля не примет тебя, врага господня. Смерти не предаст.

— Молчи, козел! Пошто иконки Алешкины не велишь покупать?

— Ах ты, ябеда убогая!.. — воскликнул изумленный митрополит. — К кому пошел жалиться-то?.. К анчихристу! Он сам его растоптал, бога-то…

— Отвечай! — Степан подступал к митрополиту. — Чем плохой Исус?

— Охальник! На кого голос высишь?! — сказал Иосиф. — Есть ли крест на тебе?

Степан болезненно сморщился, резко крутнулся и вышел от митрополита. Сел на табурет и смотрел оттуда пристально. Слушал.

— Чем плохой Исус, святой отче? — спросил Матвей.

Митрополит поднялся.

— Господь-бог милосердный отдал нам сына свово на смерть и муки… Злой он у тебя! — вдруг как-то даже с визгом, резко сказал он Алешке. — И не ходи и не жалься. Не дам бога хулить. Иисус учил добру и вере. — Митрополит выхватил у Алешки иконку и ткнул ею ему в лицо. — А этому впору нож в руки да воровать на Волгу. С им вон. — Иосиф показал на Степана. — Они живо сговорятся…

Степан пошел из храма.

— Конец тебе, святой отец, — сказал Матвей.

— Рука не подымется у злодея…

— У тебя язык подымается, подымется и рука. Чего разошелся-то?

— Да вот ведь!.. Во грех ввел! — Митрополит в сердцах ударил Алешку иконкой по голове и повернулся к Богородице. — Господи, прости меня, раба грешного, прости меня, матушка Богородица…

Алешка почесал голову.

— Злой… А сам-то не злой?

— Выведете из терпения!..

Вошел Степан. Вел с собой Сеньку Резаного.

— Кого тут добру учили? — спросил он, опять подступая к митрополиту. — Кто тут милосердный? Ты? Ну-ка, глянь суды! — Сгреб митрополита за грудки и подтащил к Сеньке. — Открой рот, Сенька. Гляди!.. Гляди, сучий сын! Где так делают? Можа, у тебя в подвалах? Ну, милосердный козел! — Степан крепко встряхнул Иосифа. — Всю Русь на карачки поставили с вашими молитвами, в гробину вас, в три господа-бога мать!.. Мужику голос подать не моги — вы тут как тут, рясы вонючие! Молись Алешкиному Исусу! — Степан выхватил из-за пояса пистоль. — Молись! Алешка, подставь ему свово Исуса.

Алешка подпрыгал к митрополиту, подставил иконку.

— Молись, убью! — Степан поднял пистоль.

Митрополит плюнул на иконку.

— Убивай, злодей, мучитель!.. Казни, пес смердящий! Будь ты проклят!

Степана передернуло от этих слов…

Матвей упал перед ним на колени.

— Батька, не стреляй! Не искусись… Он — хитрый, он нарошно хочет, чтоб народ отпугнуть от нас. Он в святые лезет…

— Сука продажная, — усталым, чуть осипшим голосом сказал Степан, засовывая пистоль за пояс. — Июда. Правду тебе сказал Никон: Июда ты! Сапоги царю лижешь… Не богу ты раб — царю! — Степана опять охватило бешенство.

Иосиф усердно клал перед Богородицей земные поклоны.

Степан накалялся гневом все больше, но не знал, что делать. Сорвал икону Божьей Матери, трахнул ее об угол.

— Вот им, вашим богам!..

Алешка ахнул:

— Батька, не надо так…

— Бей, коли, руби все, — смиренно сказал Иосиф. — Дурак ты, дурак заблудший… Что ты делаешь?! Не ее ты ударил! — Он показал на икону. — Свою мать ударил, пес.

Степан вырвал саблю, подбежал к иконостасу, начал рубить его.

— Господи, прости ему! — громко взмолился митрополит. — Господи, прости!.. Не ведает он, что творит. Прости, господи.

— Ух, хитрый старик! — вырвалось у Матвея.

— Батька, не надо! — Алешка заплакал. — Страшно, батька…

— Прости ему, господи, поднявшему на тебя руку, — не ведает он…

Степан бросил саблю в ножны. Вышел из храма.

— Кто породил его, этого изверга! Не могла она его прислать грудного в постели…

Степан шагал через размахнувшийся вширь гулевой праздник. На всей площади кремля стояли бочки с вином. Казаки и астраханцы вовсю гуляли. Увидев атамана, заорали: