Правда, отправная точка аргументами Лодердейла безупречна. Я согласен — мы будем разбирать этот вопрос на примере, выбранном самим Лодердейлом, — что человек при помощи машины может изготовить столько же чулок, сколько шесть чулочников без машины. Совершенно верно и то, что собственник машины может требовать за ежедневную работу таковой вознаграждения пяти чулочников в случае монополии машины, а в случае неограниченной конкуренции, конечно, соответственно меньше, причем после вычета заработной платы человека, обслуживающего машину, на долю собственника машины ежедневно выпадет еще заработная плата четырех человек — при свободе конкуренции опять-таки соответственно меньше, но все же известная сумма останется. Таким образом, действительно доказано, что капиталист получает некоторую долю ценности.
Но эта доля капиталиста, существование которой действительно доказано Лодердейлом, представляет собой не
Для более рельефной иллюстрации при помощи цифровых данных того обстоятельства, вокруг которого все вращается, допустим, что ежедневная заработная плата рабочего равняется одному гульдену и что машина может просуществовать год до окончательной негодности. В таком случае валовое пользование машиной будет приносить ежегодно 4 × 365, т. е. 1460 гульденов; чтобы получить содержащийся в этой сумме чистый процент, нужно, очевидно, из этой суммы вычесть всю ценность капитала — машины, совершенно изношенной в течение года. Как же велика эта ценность капитала? Очевидно, в этом вопросе и заключается вся суть. Если ценность капитала меньше 1460 гульденов, то остается чистый процент, если она равняется или же больше 1460 гульденов, то не может быть никакой прибыли.
Относительно этого решающего обстоятельства Лодердейл не только не дает никаких доказательств, но не делает даже никаких предположений. В его теории нет ни одного места, которое исключало бы возможность предположить, что ценность капитала — машины может достичь всей суммы в 1460 гульденов. Напротив, если мы вместе с Лодердейлом будем смотреть на машину, как на предмет монополии, то мы с известным правом можем предположить, что цена машины очень велика. Опыт, конечно, говорит нам, что машины и вообще капитал не могут стоить столько, сколько дают, как бы высоко ни поднималась их монопольная цена. Но это говорит только опыт, а не Лодердейл; последний совершенно не объясняет этого факта, наблюдаемого на опыте, и поэтому он не затрагивает даже центральной идеи проблемы процента.
В том видоизменении примера, в котором Лодердейл предполагает полную свободу конкуренции, мы, конечно, могли бы предположить, что ценность машины определяется, по крайней мере условно, величиной издержек производства. Но зато в этом случае колеблется второй решающий фактор — величина валового использования машины. Если, например, величина издержек, а следовательно, и предполагаемая ценность машины равняется 100 гульденам, то получение чистого процента будет зависеть от того, превышает ли ежедневное валовое использование машиной 100/365 гульдена или нет. Превышает ли оно эту норму? Относительно этого Лодердейл ограничивается замечанием, что требования капиталиста «должны подчиниться тому же принципу, что и все остальное», т. е. соотношению между предложением и спросом. Другими словами, он не говорит нам ничего.