Воспоминания о «Синем всаднике» были написаны в форме письма к их заказчику — издателю журнала «Das Kunstblatt» Паулю Вестхейму (Потсдам). Это напоминало читателям о 50-летии художника Франца Марка, родившегося 8 февраля 1930 г. В честь этого же события была устроена и выставка работ рано погибшего мастера в Галерее Германа Абеля в Кёльне. В предисловии к письму Кандинского издатель писал о том, что два друга-художника вместе защищали и утверждали «новые идеи» в искусстве. Публикация письма сопровождалась воспроизведением двух гравюр из «Звуков» Кандинского (это не точно, так как на самом деле одна гравюра создана по мотивам картины «Белый звук» 1908 г., а вторая является повторением афиши для «2-й выставки Салона В. Издебского» 1910-1911 гг. в Одессе).
Модест Мусоргский. «Картинки с выставки»
[106]Произведение состоит из 16 картин, которые передают впечатление, полученное Мусоргским во время посещения выставки картин. Написанные картины являлись натурально «натуралистическими» (предположительно исключительно акварель) [На выставке были представлены работы разных жанров и исполненные в разных техниках, в том числе и акварелью.].
Музыка никоим образом не являлась «программной». Если она что-то «отображает», то не сами картинки, но только переживания Мусоргского, которые намного превышают «содержание» живописи и находят чисто музыкальную форму. Это явилось обоснованием того, почему я охотно принял предложение инсценировать это музыкальное произведение от тогдашнего управляющего Фридрих-театра в Дессау д-ра Гартмана.
С выбором двух картин — «Самуэль Гольденберг и Шмуль» и «Торговая площадь в Лиможе» (в которых я задействовал двух танцовщиков) — появились целые «абстрактные» сценические картины. И здесь, и там я применил также формы, далекие от «предметности». Я продвигался вперед также не к «программности», но к особо используемым формам, которые мне представлялись при прослушивании музыки.
Главными средствами являлись:
1. собственно сами формы
2. цвет на формах, для чего
3. освещающий цветной свет как сплачивающий углубленную живопись
4. самостоятельная игра цветного света и
5. который с музыкой объединяет структуру каждой сцены и также, если потребуется, ее разъединяет.
Пример: Картина 4 — «Старый замок». Сцена открыта, но полностью затемнена (в ее глубине повешенный черный плюшевый занавес создает «нематериальную» глубину). При этом: первым expressivo [Музыкальный термин: экспрессивное средство.] являются только три длинные вертикальные ленты, видные в глубине. Они исчезают. При следующем expressivo справа появляется большой красный фон (удвоенный цвет).
При этом слева также зеленый фон. Из люка появляется расположенная посередине фигура. Она интенсивно освещена цветным светом.
При poco largamente [Музыкальный термин: протяженное замедление.] музыки свет все больше усиливается, и при «р» темнота исчезает. При последнем экспрессивном действии — как и вначале — видны три полосы. При последнем «ƒ» — полная темнота.
Комментарии
Впервые: Modeste Mussorgsky: «Bilder einer Ausstellung» // Das Kunstblatt. 1930. Bd. 14. № 8. S. 246.
4 апреля 1928 г. в Дессау, в Фридрих-театре, директором которого являлся тогда Георг фон Гартман, был поставлен спектакль «Картинки с выставки» Мусоргского. Это была единственная утренняя премьера спектакля. За инсценировку и оформление сцены взялся Кандинский. Ему ассистировал Феликс Клее, сын художника Пауля Клее, его давнего друга, с которым он тогда работал в Баухаузе. За дирижерским пультом стоял Артур Ротер. В оформлении спектакля использовались подвижные декорации (числом до i6) и перемены освещения. В двух наиболее «абстрактных» сценах были задействованы два танцора. Это был единственный раз, когда Кандинскому удалось воплотить в реальность свою концепцию «сценического синтеза». Об этом и говорит автокомментарий, опубликованный в журнале. Поводом для его появления спустя два года после постановки послужило воспроизведение декорации «Городские ворота в Киеве» из спектакля «Картинки с выставки».
Пауль Клее
[107]Этот номер журнала «Баухауз» посвящен Паулю Клее.
Поводом для этого явился уход Клее из Баухауза. С искренней любовью я готовил этот номер, посвященный моему коллеге по Баухаузу, и в противоположность поводу взял за основу не уход, но собственно возвращение.
Десять лет работы в Баухаузе тесно связывали каждодневную деятельность Клее с институтом. Такая связь не рвется безболезненно.
Она вела к интенсивности всех служащих Баухауза — преподавателей и студентов, особенно тех, кто был связан с ходом обучения у Клее. Я знаю, как бы Клее сам легко себя ни чувствовал, конфликт назревал.