Избранные труды в 6 томах. Том 1. Люди и проблемы итальянского Возрождения

Характерны комментарии к «Комедии» Джованни Боккаччо, человека того же века. Боккаччо истолковывает образ дантовской волчицы, говоря о распространенности «порока жадности», о «деньгах, приобретаемых тысячами дурных способов». Боккаччо подчеркивает, что не всякий труд и заработок греховны. Простительны «честный труд и похвальный заработок». Все дело лишь в том, чтоб не стремиться к «излишнему». А те, кто со всяческой честностью занимается своим ремеслом или какой-либо торговлей и не приобретает более того, что им потребно, не должны считаться «алчными». И при этом сама потребность зависит, по словам Боккаччо, от положения в обществе[701]. Такое толкование Данте первым его комментатором, на наш взгляд, близко к истине.

Но точка зрения, согласно которой следует ограничиваться доходом от ремесла или торговли, удовлетворяющим потребности, и, сохраняя меру, не стремиться к «излишнему» – вовсе не дворянская точка зрения. Это точка зрения типичного цехового мастера – средневекового ремесленника или торговца. Это – заповедь простого воспроизводства. И Данте, ополчаясь против «нежданных прибылей» своих соотечественников – владельцев мануфактур и членов компании, – стихийно выражает отношение бюргерства старого склада к зарождению раннего капитализма.

Здесь нужно искать истоки иоахимизма Данте. А также истоки его сочувствия идеалам францисканства. Поэт восторженно рассказывает[702] о Франциске, сыне купца из Ассизи, который, отказавшись от наследства и раздав имущество беднякам, бродил по Италии в рубище и босиком, проповедуя любовь к смирению. И, умирая, лег нагим на землю. Данте сопоставляет Франциска с Христом, ведь у них одна «невеста» – Нищета.

Она, супруга первого лишась,Тысячелетье с лишним, в доле темной

Вплоть до него любви не дождалась.

После того как францисканское движение привело к возникновению нового монашеского ордена, получившего от папства права и привилегии, оно быстро потеряло первоначальную искренность и демократичность. Но во времена Данте культ нищеты, этот овеянный мистикой пассивный протест против власти богатства, затрагивал широкие слои, да и в самом ордене было немало людей, желавших вернуться к строжайшему соблюдению легендарных заветов Франциска Ассизского. Таких людей называли спиритуалами, в отличие от умеренных францисканцев – конвентуалов. Данте высказывается против тех и других, желая какой-то золотой середины[703]. Это характерно. Потому что, когда Данте обличает алчность, он имеет в виду нарушение скромной патриархальной меры. Когда Данте воспевает нищету, он в сущности подразумевает неподвижный средневековый круг потребностей. На Данте произвели глубокое впечатление иоахимизм и францисканство, хотя он все-таки не был ни иоахимитом, ни спиритуалом.

Флорентийский хронист Виллани, современник Данте, записал под 1310 г.: «Объявилось великое чудо, которое началось в Пьемонте, а потом пришло в Ломбардию, а потом на генуэзское побережье, а потом в Тоскану, а потом почти во всю Италию. Бесчисленное множество мелкого люда, мужчин, женщин и детей бросили свои занятия и ремесла и, держа перед собою кресты, отправились из края в край, бичуя себя, взывая к милосердию, примиряя людей и обращая многих к покаянию»[704].

Что общего между Данте и этими потрясенными толпами «мелкого люда», охваченного отчаянием и религиозным экстазом? Как будто бы ничего. Но движения «бичующихся», францисканцев, иоахимитов, «апостольских братьев» создавали в Италии начала XIV столетия трагическую социальную атмосферу, которой дышал поэт.

У немногих гениев Возрождения протест против буржуазного стяжательства занимает такое первостепенное место, как у Данте, и носит такой страстный, такой резкий характер. Религиозно-этическая аргументация Данте вполне естественна и не может побудить нас рассматривать этот протест как явление абстрактно-теоретического порядка. Это плохо согласовалось бы с реалистичным характером творчества великого флорентийца. Обличение стяжательства в «Комедии» или в «Пире» перекликается с настроениями народных масс и может быть объективно объяснено только этими настроениями.

«Нагрянет пес, и кончится она»

Любопытно, что обитатели четвертого круга Ада – прежде всего «клирики с пробритым гуменцом». Данте был далек от того, чтобы счесть эпидемию алчности явлением, сопутствующим развитию городов. Хотя его выступления против «жадности» направлены но точному социальному адресу, сам он думал, будто борется с каким-то всемирным пороком, охватившим все сердца без изъятия. То, что порок овладел духовенством – сословием, призванным являть пример нравственной чистоты и возвышенности, – казалось поэту особенно возмутительным.