Избранные труды в 6 томах. Том 1. Люди и проблемы итальянского Возрождения

Это не мешало Данте после смерти Генриха VII делать ставку на молодого Кан Гранде делла Скала, сколотившего сильное государство в Северной Италии. Данте справляется о Кан Гранде у Каччагвиды[722]. «Не притчами, в которых вязло много глупцов… но ясной речью был ответ мне дан». Однако читатель не узнает, что это за ответ. Поэт лишь хвалит веронского тирана за «безразличие к богатствам и невзгодам» и сулит ему победы: благодаря Кан Гранде «изменится судьба многих людей, и бедняки поменяются положением с богачами». Каччагвида, по словам поэта, предсказал тут некие «невероятные вещи». Какие именно? Данте молчит.

Впрочем, ведь Кан Гранде был гибеллином и поддержал в 1310–1313 гг. императора Генриха. Очевидно, Данте полагал, что успехи веронского властителя должны приблизить час триумфа империи и возрождения Италии. Надежды поэта могли менять персональный политический адрес. Его пророчества обычно смутны и допускают разные конкретные толкования. Одно неизменно и определенно: вера в империю.

В «Чистилище» говорится о «посланнике Бога», который сразит папство и французского короля[723]. На сей раз поэт обозначает – в духе Апокалипсиса – грядущего мессию числом: «Пятьсот, десять и пять». Если изобразить мистическое число римскими цифрами, переставив две из них, получится латинское слово «DUX», т. е. «вождь». Это ли скрывается за дантовским стихом? Или перед нами цифровая шифровка? Данте в очередной раз задал своим комментаторам основательную работу, оказавшуюся такой же бесплодной, как и толкования пророчества о Псе. Но ведь поэт подчеркнул в начале пророчества о «515-ти», что империя не останется без наследника. По крайней мере, этот пункт ясен. Нет смысла вникать в остальное. Удовлетворимся тем, что, возвещая о Псе или о «515-ти», Данте думал о всемирной монархии.

В 27-й песне «Рая» Беатриче произносит длинную филиппику против жадности: «О жадность, никто из смертных, которых ты поглотила, не в силах поднять взгляд над твоими волнами!..» «Цветет в людях желание добра», – говорит Беатриче, т. е. человеческая природа не порочна сама по себе. «Но непрерывные дожди портят хорошие сливы» – условия не благоприятствуют тому, чтобы восторжествовали добрые человеческие начала. «Ты не будешь удивляться, если размыслишь, что нет того, кто правил бы землей; потому и сбилась с дороги людская семья».

Но вскоре, пророчествует Беатриче (и смысл ее пророчества совершенно совпадает с предсказанием Вергилия о Псе), смилостивятся небеса, «давно ожидаемая буря направит судно на верную дорогу», «и за цветком поспеет добрый плод»[724]. Иначе говоря, империя спасет Италию и человечество от губительного воздействия «жадности», и цветы добрых начал, заложенных в человеческом сердце, дадут плоды.

В одной из последующих песен «Рая» та же Беатриче упоминает о «высоком Генрихе, который придет исправить Италию прежде, чем она будет готова к этому. Слепая жадность уподобляет вас младенцу, который умирает от голода, отталкивая кормилицу»[725]. В «Монархии» Данте прямо подчеркивает без символических и поэтических покровов ту же мысль о победе над «жадностью» как о великой миссии римской империи. «Император согласно философским учениям приведет человеческий род к земному блаженству. А так как никто или немногие с величайшими трудностями могут достигнуть этой гавани, если не укрощены волны соблазнительной жадности, и род человеческий пребывает свободным лишь в покое отдохновенного мира, то это есть тот девиз, которым в наибольшей степени должен руководствоваться правитель земли, называемый римским императором…»[726]

Таким образом, империя должна принести Италии не только единство, но и спасение от последствий раннекапиталистического развития, ибо сильная государственная власть смирит уздой закона разгул буржуазного хищничества.

Мечта Данте о «прекрасном, мирном быте граждан» означает не только прекращение кровавых междоусобиц, но и установление социальной справедливости и гармонии.

Так обнаруживается самое глубокое, затаенное содержание дантовского «мира». Так идея национального объединения сливается с идеей социального обновления. Так замыкается круг размышлений, приведших Данте к утопии всемирной монархии.

* * *

Тот, кто хочет понять, откуда берется у Данте сила убеждения, должен вчитаться в его удивительную беседу с Каччагвидой.

В безмерно горьком мире, и поздней,Вдоль круч, с которых я, из рощ услады,Взнесен очами госпожи моей,И в небо, от лампады до лампады,

Я многое узнал, чего вкуситьНе все, меня услышав, будут рады;А если с правдой побоюсь дружить,То средь людей, которые бы звалиНаш век старинным, вряд ли буду жить, —