Возврат к временам Каччагвиды, к XII в., к безмятежной тишине патриархального быта – вот что предлагает Данте.
Можно ли назвать реакционной эту его излюбленную мечту? Да. Но следует вновь подчеркнуть, что дело не в слепой приверженности Данте к феодальным догмам и представлениям, что не в дворянских замках рожден его идеал.
Данте реакционен здесь лишь постольку, поскольку всегда реакционен мелкий производитель средневековья, доводимый до отчаяния первоначальным накоплением и, естественно, ищущий золотой век в прошлом, ибо в будущем ему места нет.
Идеал Данте – средневековый город, где даже дворяне носили простые одежды, а жены их сами сидели за веретеном, где истинная гражданственность «была чиста в последнем ремесленнике»[717]
, где не было неудержимой жажды наживы, кровавых раздоров, где процветал простой и здоровый уклад жизни.«Вещий муж», Вергилий, обращается к Данте:
Этим загадочным и суровым предсказанием социальных перемен, этим торжественным пророчеством о приходе мессии открывается дантовская поэма. И мессианская нота звучит затем в «Комедии» непрерывно[719]
.Данте вопрошает Христа:
Данте обращается к звездам:
Имеется в виду, разумеется, «ненасытная волчица». Данте настороженно вглядывается в историческую перспективу, прислушивается к шагам Пса. Ему кажется, что они близки. Старея в изгнании, не раз испытав горчайшие разочарования, поэт продолжает верить в осуществление своих политических надежд с фанатической страстностью. По обычной слабости даже очень трезвых политических деятелей, Данте принимает желаемое за возможное. Беатриче заверяет его: «Ты увидишь отмщение раньше, чем умрешь». Невыносимо было думать иначе. «Комедия» создавалась на протяжении полутора или двух десятилетий. Но в одной из последних песен «Рая» апостол Петр повторяет сказанное Вергилием в первой песне «Ада»: «Высокое провидение скоро поможет». Скоро! «И ты сын, вернувшись вновь назад, в смертный мир, открой уста и не скрывай того, что я не скрываю».
Мы знаем, что волчица, от которой в слезах Данте, это жадность, корыстолюбие. А мистический мессия, аллегорический Пес, который заставит волчицу «сдохнуть от тоски», «изгонит ее из каждого города», – кто это? Комментаторы «Комедии» уже шесть веков спорят относительно таинственного Пса. Иные называли имя лукканского тирана Угуччоне делла Фаджуола, иные – повелителя Вероны Кан Гранде делла Скала, иные считали им папу, иные – императора. Последней версии придерживаются, например, видные современные дантологи Пьетробоно и Момильяно. А не менее видный исследователь Ольшки написал недавно книжку, в которой доказывает, что под «Псом» Данте подразумевал… самого себя[720]
.Словом, уже Боккаччо, приведя несколько толкований (может быть, Пес – это Христос или Богоматерь, или некто из низкого сословия, или татарский император!), заявил в конце концов: «Я открыто признаю, что не понимаю, кто это». Но со времен Боккаччо ни один комментатор «Комедии» не сомневался, что Пес должен прийти в мир для борьбы со стяжательством. «И будучи спасением несчастной Италии, – поясняет Боккаччо, – которая стала уже во главе мира и в которой этот порок обладал, казалось, большей силой, чем в любой другой стране, был бы спасителем и всего остального мира»[721]
.Несомненно, что, если Данте не имел в виду, говоря о Псе, непосредственно самого императора, то во всяком случае грядущее появление Пса, спасителя Италии и бескорыстного победителя «жадности», поэт неразрывно связывал с восстановлением империи. Все мировоззрение Данте свидетельствует, что таким чудесным Псом для него могла быть только «святая империя».