Изгнание

«Да. Проваливай, как пришел,» – махнул на него рукой правитель, погруженный в свои мысли. История и правда оказалась интересной. Очень интересной. Размышлял Домиар долго, позабыв и об ужине. Слуги не решались нарушить его уединение, но кружили неподалеку, словно стая акул, ожидая заветного хлопка в ладоши.

«Итак,» – подводя итоги, рассуждал Домиар. – «Поскольку Балаш, Умила и особенно Ефим, у которого язык без костей, были пленены матерью Гимруза, то она точно знает, как погиб её сын и кто его убил. Значит возможны два пути: откупиться или убить. Первый предпочтительнее. Но люди, и совершенно точно женщины, потерявшие единственного ребенка и одержимые жаждой мести, бывают на редкость несговорчивы. Стоит попробовать, конечно, прежде чем принимать радикальные меры. А пока Кенишу не стоит выпускать из дома. О посещении лавки женщины-торговца и вовсе речи быть не может. Нужно приставить к девочке охрану и разрешить подружкам пожить здесь, чтобы она не скучала. И предупредить Азара, дабы был осторожней и осмотрительней.»

Домиар, наконец, хлопнул в ладоши, призывая вышколенных слуг.

Поскольку товар у иноземных торговцев был сплошь дорогой и редкий, а покупатели – людьми солидными и платежеспособными, то лавки их располагались не на самом торге, а на прилегающих тихих улочках. Здесь не толпились дородные хозяйки с корзинами, полными овощей, не верещали фермерские поросята в деревянных клетках, не расхваливали свой товар на все лады продавцы пирожков с ливером, луком и грибами. Деньги любят тишину.

Улочки благоухали заморскими ароматами, тихо позвякивали серебряной посудой, шуршали дорогой кожей тонкой выделки, поблескивали россыпью жемчужин. С поклоном приветствовали дорогих покупателей торговцы, раздвигали тяжелые портьеры, предлагали мягкие подушки и освежающие напитки, вкрадчивыми, убаюкивающими голосами нахваливали товары. Домиар бывал здесь множество раз. Но его появление, как всегда, вызвало переполох. Каждый из торговцев старался лично поприветствовать правителя города, но женщины среди них не было.

Миза ждала Домиара со вчерашнего дня, когда отправила подарки его дочери. И была хладнокровна, как приготовившаяся к нападению змея. Пасть уже была открыта и ядовитые зубы обнажены. Осталось дождаться незадачливую мышку. Сунувшийся в комнату взбудораженный слуга доложил, что мышка прибыла. Осмотрев товары в других лавках (Миза точно знала, что лишь для вида), он осведомился, где же лавка торговца-женщины, о которой он наслышан и с поклоном был препровожден туда.

Вот он – решающий момент. Конечно, Миза не собиралась вонзать кинжал ему в грудь прямо сейчас. Это было бы глупо и недальновидно. Она намеревалась льстить и угождать, дабы войти в доверие, приблизиться настолько, чтобы точно знать, как нанести самый болезненный удар. Раздвинув тяжелые занавеси, Миза вошла в лавку из задней комнаты, нацепив на лицо радушную улыбку. Да так и замерла, оскалив зубы, с гротескной маской на лице.

Пусть в черных волосах появились седые пряди, стан уже не так строен, а плечи поникли, но глаза – черные, бархатистые, с лукавым прищуром, пусть и в окружении сеточки морщин, ничуть не изменились.

О, Маруф, – давняя любовь и боль.

Предыстория.

Предыстория есть у каждой истории. Предыстория Домиара началась двадцать два года назад, за несколько месяцев до того, как он бежал с острова, спасаясь от гнева отцы Мизы. Тогда его звали давно забытым и похороненным именем Маруф, и был он вором, мошенником и прожженным циником. Таким, впрочем, и остался.

Неудачная вылазка в богатый дом закончилась для него неожиданным знакомством. Девушка умудрилась неслышно подойти к нему сзади и приставить кинжал к шее. Он в этот момент обшаривал выдвижные ящички пузатого шкафчика на гнутых ножках, держа в одной руке огарок свечи. Добыча была неважной: цветные ленты для волос, салфетки с ажурной вышивкой, бусы из мелких ракушек, коробочки с душистым розовым порошком, мазями и кремами и прочая девичья дребедень. Столь же красивая, сколь и бесполезная. Не продать.

Укол кинжалом заставил Маруфа замереть на месте. Струйка крови сбежала по шее, перевалила через ключицу и расплылась на рубашке темным пятном. Стоя на коленях перед выдвинутыми ящиками, он лихорадочно соображал. Если это хозяин дома, то почему просто не проткнет его? Чего ждет? Не хочет пачкать ковер? Маруф скосил глаза и попытался повернуть голову, чтобы рассмотреть хозяина.

«Дернешься, убью,» – сурово пообещал ему тонкий девичий голосок.