Изгоняющий дьявола. Знамение. Дэмьен

— Я похожа на иностранного шпиона? — довольно гроз­но спросила миссис Бэйлок.

— Да нет, не очень,—натянуто улыбнулся Торн.

— Не будьте так самоуверенны,—ответила большегрудая няня.—Может быть, у меня за корсажем полно магнитофо­нов. Можно вызвать молоденького солдата — пусть меня обы­щет.

Все облегченно рассмеялись, и громче всех сама миссис Бэйлок.

— Ладно, идите,—сказал Торн.—Мы потом проверим.

Торны прошли в кабинет, но Катерина все же позвонила в контору. Ей сказали, что у миссис Бэйлок большая практи­ка и хорошие рекомендации. Единственная загвоздка в том, что она числится работающей в Риме. Но, видимо, у нее из­менились обстоятельства, и это просто не успели занести в бумаги. Они все выяснят, как только вернется из четырех­недельного отпуска менеджер конторы, направивший ее к Торнам.

Катерина повесила трубку и посмотрела на мужа. Он по­жал плечами, но был доволен, что все прояснилось. Миссис Бэйлок казалась несколько эксцентричной, но зато полной жизни, что сейчас было самым необходимым в их доме...

Наверху миссис Бэйлок без улыбки глядела на мальчика, дремавшего в кровати. Он, наверное, смотрел на дождь, опершись подбородком о карниз, да так и заснул, рука его еще держалась за оконную раму. Женщина смотрела на него, и губы у нее затряслись, будто она созерцала произведение неповторимой красоты. Ребенок услышал неровное дыхание, открыл глаза и встретился с ней взглядом. Он напрягся и сел в кровати, прижавшись к спинке.

— Не бойся, крошка,—прошептала новая няня срыва­ющимся голосом.—Я пришла, чтобы защитить тебя.

С небес раздался неожиданный раскат грома. Дождь уси­ливался.

Глава четвертая

К июлю в сельской местности Англии все расцвело. Не­обычно долгий дожливый сезон привел к тому, что все при­токи Темзы разлились и вызвали к жизни даже засохшие се­мена. Откликнулись на это и земли Пирфорда: они густо зазеленели и ожили; леса, начинавшиеся сразу за садами, ста­ли непроходимыми от трав и скрывали множество живот­ных. Гортон, боясь, что дикие кролики скоро начнут выхо­дить из леса и грызть тюльпаны, поставил на них ловушки: пронзительные крики попавших в капканы зверьков можно было слышать по ночам. Но скоро все кончилось, и не только потому, что Катерина настояла на этом, но также из-за того, что Гортону самому было неприятно ходить в лес и собирать останки несчастных кроликов. Кроме того, он чувствовал на себе чей-то взгляд, будто следящий за ним из зарослей. Ко­гда он признался в этом своей жене, та рассмеялась и сказа­ла, что то скорее всего призрак короля Генриха Пятого. Но Гортону было не до шуток, он отказался ходить в лес, будучи очень озабочен тем, что новая няня, миссис Бэйлок, часто брала туда Дэмьена и находила там Бог знает какие вещи, ко­торые развлекали его часами. Гортон также заметил, помогая жене стирать, что на одежде мальчика было много черных волос, будто он возился с каким-то животным. Но он не смог обнаружить связи между волосками и путешествиями в Пир- фордский лес и решил считать это еще одной неприятной за­гадкой дома Пирфорд, которых становилось все больше.

Катерина стала уделять все меньше и меньше времени ре­бенку, ее заменила новая няня. Миссис Бэйлок и в самом де­ле была прекрасной гувернанткой, и ребенок полюбил ее. Одно только тревожило и казалось даже неестественным: мальчик предпочитал ее общество обществу своей собствен­ной матери. Все слуги замечали и обсуждали это, им было обидно за хозяйку, которую новая няня вытеснила из сердца сына. Им хотелось, чтобы миссис Бэйлок уехала. Но вместо этого ее положение укреплялось с каждым днем, а влияние на хозяев дома усиливалось.

Катерина чувствовала то же самое, но не могла что-либо изменить. Она не хотела показывать ревность к человеку, ко­торого любил ее ребенок. Она чувствовала себя виноватой в том, что однажды лишила Дэмьена любимого друга, и не хотела, чтобы это повторилось. Когда в конце второй недели миссис Бэйлок попросила перевести ее в комнату напротив спальни Дэмьена, Катерина согласилась. Наверное, у богатых так бывает всегда. Сама Катерина воспитывалась в более скромной семье, и только мать была ее единственным дру­гом и защитником. Но здесь жизнь иная. Она была хозяйкой огромного дома, и, возможно, пришло время для подобных поступков.

Вновь обретенная свобода использовалась Катериной в полной мере: по утрам она занималась благотворительно­стью, днем посещала чаепития, на которых велись беседы о политике. Муж одобрял ее занятия. Катерина перестала быть хрупким цветком — она стала львицей, обладающей та­кими энергией и уверенностью, которых он раньше никогда в ней не замечал. Именно такую жену он мечтал иметь, и, хотя подобная резкая перемена ее характера слегка обеспо­коила его, он никоим образом не мешал ей. Даже в постели она стала другой — более возбужденной и страстной. Торн не понимал, что это было скорее выражение отчаяния, чем же­лания.