Измена. Мой непрощённый (СИ)

— Так что ты решила? — интересуюсь я у Снежаны, когда мы идём по дорожке вдоль узкой аллеи.

Скоро здесь будут, сначала цвести, а потом плодоносить каштаны. Май. День рождения Насти. Первый, порознь! Я обычно дарил ей букет и ещё что-нибудь. Украшение, или флакончик духов. А теперь… Есть ли смысл? Что подарит ей Витя? Разве что тошнотворно-ванильную ёлочку для машины. Ах, да! И оргазм. На большее он не способен.

— Решила, переведусь на заочное, — отвечает Снежана. Она имеет ввиду свой забытый «диплом специалиста». Бухгалтера, или кого там ещё?

— Тоже вариант, — я одобряю. Пускай развлекается!

— Что я маме скажу? — неожиданно Снежа бледнеет. Встаёт посередине тропы.

— В смысле, что? — удивляюсь.

Снежана вздыхает и смотрит в пространство:

— Ну, про нас с тобой.

— Скажи, как есть, — отвечаю, беря из её рук бутылку с водой.

— А как есть? — её голубые глаза, как два ясных топаза, что я подарил, устремляют свой взор на меня.

Я пожимаю плечами:

— У нас всё серьёзно.

— Серьёзно? — повторяет она, не сводя с меня глаз.

— А то! — усмехаюсь в ответ.

Снежа смущённо толкает коляску:

— Я скажу ей, что мы с тобой любим друг друга. Можно?

— Так и скажи, — сунув руки в карманы, иду не спеша, чуть позади неё. Поводок на запястье то и дело дёргает Джек. Желая пописать, или понюхать что-нибудь.

— И скоро поженимся, — голос её оседает до шепота. Но я всё же могу различить.

И опять, двадцать пять! Женитьба. Ну, кому это надо? Один штамп на своей репутации я уже заработал. Не хочу заработать второй. Но Снежане подобные вещи неведомы. Для неё всё впервые. И я ощущаю себя виноватым за то, что лишаю её этих глупостей. Белого платья, фаты и гостей.

— Снежок, тебе плохо со мной? — говорю я, беря её руку.

— Нет, что ты, Масюль! Мне с тобой хорошо, — удивляется Снежа.

Я продолжаю:

— Тогда зачем усложнять?

Снежана вздыхает:

— Затем! Что мама не примет тебя в своём доме. А я так хочу, чтобы вы помирились!

— Да мы и не ссорились, — я улыбаюсь, — Это ваши с ней отношения, не мои.

— Значит, тебе всё равно, — огорчается Снежа.

Я сжимаю в обеих руках её тонкие пальцы:

— Ты пойми! Я только недавно развёлся. Должно пройти какое-то время…, - говорю я и вдруг понимаю, что это звучит так, будто я овдовел.

Трясу головой, выдыхаю, представив себе на мгновение, что Настя умрёт…

— Я понимаю, — вырывает меня из раздумий Снежана.

Наши пальцы сплелись, а я даже не чувствую. Но отвечаю на жест.

— Просто я не хочу ей врать, — добавляет она.

— Конечно, — бросаю, забыв, о чём речь.

Снежана смеётся, увидев, как сын реагирует на голубей.

— Она узнала, что его Никитой зовут, и расплакалась.

«Почему?», — порываюсь спросить. Но в тот же момент вспоминаю, что так звали папу Снежаны.

— А как увидит, так и вообще, будет сутки рыдать, — усмехаюсь.

— Нет! — возражает Снежана, — Она будет рада! Ведь он — наша радость?

И Никита спешит подтвердить это гордое звание. Рвётся пойти к голубям. Хорошо, что пристёгнут. И пока не умеет ходить.

Я представляю Снежанину маму. И почему мне так не везёт с тёщами? Эта ещё хуже прежней! Но ведь тянуть бесконечно не выйдет? Придётся знакомиться! Ехать туда. Приходить к её дому с тортом и цветами. Комедия, просто! Может быть, лучше сводить в ресторан?

Хоть Снежана — не слишком-то ранний ребёнок, её матери сорок пять лет. Подумать только! Ровесница Машки. А на вид — вдвое старше! Хотя, мне довелось её видеть не в лучшем расположении духа. Худощавая, бледная, злая. Больше похожа на ведьму, чем на святую.

— А я буду рад, если вы с ней помиритесь, — добавляю я от себя.

Под ногами ручьи. Кое-где на окраинах, снег ещё тает. Так и здесь, под завесой раскидистых крон до сих пор лежат белые кучки. Я представить себе не могу, что сказать этой женщине. Я люблю вашу дочь? Я возьму её в жёны? У нас сын! По-моему, этим всё сказано.

— Может, на Пасху? Она в этом году ранняя будет, — бросает Снежана.

— Что, на Пасху? — хмурю я лоб.

— Ну, съездить к маме на Пасху, — уточняет она.

— Ааа, — отзываюсь, припомнив пасхальные яйца и украшенный белой помадкой кулич. Настя любила испечь. В ней погиб кулинар! Пироги и торты получались такими, что слюнки текли. В детстве Динка сама рисовала на яйцах цветочки, а вечером мы состязались с Давидом, выбирая яйцо. И выясняя, чьё крепче.

Настя давно не пекла куличи. А Динка уже не рисует. Все праздники стали формальными. Обмен подарками, да и только! А, может быть, я изменился? А, может быть, оба? И я, и она…

— А ты что делала раньше на пасху? — интересуюсь у Снежи.

— Ночью стояла на службе, а утром спала, — отвечает она.

Я пытаюсь припомнить, сколько раз я был в церкви. Наверное, трижды. И всё — на крестинах детей. Последние были достаточно странными. Крестным был выбран сам батюшка, а крестной — соседка по этажу. Хорошая женщина. Правда! Снежане она помогала «общаться с дитём». Меня называли «папаня», а Снежу «голуба моя».

Выходя покурить, я частенько встречаю её на площадке.

— Как там мой крестник? — бросает она.

Я отвечаю:

— Растёт, — и на этом расспросы кончаются.

Глава 44. Настя