Изо

Шли к реке. Свету удивляло, что никто не говорит с ней, но всем нужно, чтобы она не отставала. Даже маленький Сашка с барабаном, когда она споткнулась, сказал: «Давай иди», – и Пашка взял ее за руку, правда, не по-настоящему, не переплетя пальцы, а обхватив запястье, и так тянул вперед.

У реки белокурый спросил:

– Где утонул камень?

Света поглядела на Катю, у той лицо оставалось индейским.

– Катя, сказать? – спросила Света.

И та ответила:

– А что ты у меня спрашиваешь? Скажи.

Света нашла то самое место, у двух деревьев. Лед за неделю растаял, и река стала еще полноводней, еще быстрее.

– И что? – спросил у нее белокурый.

Она глядела не понимая, а он ждал ответа. Она сказала неуверенно:

– Наверно, здесь глубоко.

– Кто утопил камень, тот умрет страшной смертью! – объявил Пашка.

И белокурый кивнул Сашке-барабанщику:

– Давай!

Быстро-быстро, изо всех сил, Сашка застучал по барабану. «Вот как на нем по-настоящему играют», – удивилась Света. Грохот мешал думать, мешал понять, что они собираются делать. Катя сказала им, что утопила камень? Зачем они все здесь?

Белокурый достал черный плетеный шнур – такие бывают в капюшонах – и сразу, под бой барабана, обвязал Свете запястье, затянул узел, прищемив кожу. Света крутнула рукой, пытаясь выдернуть ее, дети столпились вокруг.

– За шею надо, – сказал Пашка.

Белокурый ответил:

– А мы сперва же пытать будем.

– Катя! – закричала Света, стараясь перекричать барабан. Кто-то держал ее вторую руку, ее тоже обвязывали. Она попыталась вырвать руку из веревочной петли, и ее больно ударили в спину. Она бы упала, но не пустили веревки.

– Стой смирно! – раздалось сзади.

Сашка перестал барабанить и в изумлении, точно только сейчас увидел, глядел на нее.

– Мне больно, – сказала Света, точно оправдываясь перед тем, кто ударил ее.

И Сашка, барабанщик, тоже сказал:

– Ей больно.

– А ты думал – как? – ответил ему белокурый. – Когда казнят, это всегда больно.

Света рванула обе руки сразу. Пашка успел привязать одну к дереву, вторая не дотягивалась до веток, и ее, обвязанную, держал еще один мальчик, совсем некрасивый и неприметный, Света не рассмотрела его, когда он шел с ними.

– Зачем утопила шаролунник? – спросил у нее белокурый.

– Катя! – опять позвала Света.

Кати на берегу уже не было.

– Давай, – кивнул Пашка барабанщику, тот не шевельнулся, и Пашка повернулся к белокурому:

– Дима, скажи ему!

Дима только повернул голову к малышу, и тот вскинулся и заколотил палочками по барабану. В грохоте белокурый Дима достал зажигалку, и Пашка крикнул ему над ухом у Светы, перекрикивая и реку, и барабан:

– Что, волосы?

Белокурый поднес огонек зажигалки к ее лицу, она отпрянула и получила удар между лопаток.

– Мама! – закричала она.

– Маму зовет, – сказал у нее над ухом некрасивый мальчик.

Тут она поняла, что барабан не гремит и что Сашка опять замер с палочками на весу.

– Паша, возьми у него барабан! – приказал белокурый.

Красивый Пашка излишне поспешно и суетливо рванул наверх ленту барабана, задев Сашкино ухо, и тот схватился за него.

«Меня убивать будут», – подумала Света. Она подпрыгнула, рванулась из-под руки белокурого, сразу же ее ударили под коленки сзади, она присела, повисла на одной, привязанной к дереву руке. Другой, с веревкой, она размахивала, пытаясь дотянуться, хлестануть кого-нибудь из мальчишек. Они раз за разом сбивали ее с ног, но привязанная к дереву рука не давала упасть. Висеть на одной руке было невообразимо больно, и Света старалась поскорей опереться на ноги, она сучила ими по земле, но только ей удавалось встать, выпрямив их, как ее опять ударяли под коленками. Вторую руку кто-то заломил ей назад, так, что она резко согнулась, и она не знала уже, что у нее болит, кто, с какой стороны бьет ее. Она видела перед собой лица с обнаженными в улыбках зубами, с прищуром.

Чьи-то руки схватили оскаленного мальчишку, отбросили вбок. Женщина появилась из мутного, больного воздуха, ниоткуда: на Свете очков больше не было. Внутри громко звенело, и больше никто не лупил по барабану, только тявкала, как заведенная, маленькая коричневая собачонка – таких называют карманными.

– Я вам!.. Уголовники, отбросы! – задыхаясь, говорила женщина непонятно кому, потому что на берегу мальчишек уже не было.

Быстрым шагом приближались мужчина и еще одна женщина. Свете никогда не было так стыдно. Чужие взрослые люди смотрели на нее; они знали, что ее только что били.

– За что тебя? – спросила вторая женщина.

– Не знаю, – ответила Света.

– Это детдомовские, – заметил мужчина. – У них свои отношения, их не разберешь.

– Какие детдомовские? – возразила пришедшая с ним женщина. – Тот, что пробежал мимо нас, чернявый такой, – поселковый. Да и других я видела…

– Видела – и молчи, – отозвался мужчина.

И сам за собой повторил, как эхо:

– Видела – не видела. Видела – не видела…

– Отбросы, – повторяла первая женщина. – Не люди – мусор. Человечьи отбросы.

У женщины были короткие, с проседью, крупно завитые волосы, она то и дело трясла ими. Собачку она держала перед собой на весу, та тихо рычала.