Изобретатель парейазавров. Палеонтолог В. П. Амалицкий и его галерея

Чечевица по-прежнему показывала, что хранит в себе много новых интересных материалов.

В 1912 году раскопки не проводились.

В 1913 году они захватили всего 60 квадратных саженей земли и ограничились «снятием небольшого пласта поверхностной пустой породы»[614]. В том году раскопку посетил французский геолог П. Прюво. Амалицкий рассказал ему, что по мере продвижения работ вглубь материка число конкреций не только не уменьшается, но, наоборот, становится больше[615].

Как и прежде, на раскоп приходили крестьяне, прибегали мальчишки из соседних сёл. Среди толпы босоногих детей был будущий адмирал, глава военно-морского флота и нарком СССР Николай Герасимович Кузнецов. Он жил в десятке километров от Соколков, в деревне Медведки[616]

.

Находки 1913 года вновь оказались богатыми и разнообразными. Было выкопано 12 групп конкреций, в том числе слитые почти воедино. В одной группе залегало четыре скелета парейазавров с черепами, обращёнными нёбом кверху, повёрнутыми то на запад, то на восток. В двух конкрециях оказались беспорядочные скопления костей, содержавшие по одному черепу парейазавра.

Вообще, по словам Амалицкого, в конкрециях стали преобладать «кучевые скопления» вместо прежних «скелетных»[617].

Помимо привычных парейазавров попались крупные амфибии, в том числе с окаменелыми жаберными дугами[618]. И, наконец, сбылась мечта Амалицкого.

В 1913 году он нашёл небольшой череп ящера, которого назвал двинией (Dvinia)[619]

. Ящер напоминал африканского тритилодонта, но был более древним. В полевом дневнике Амалицкий сразу зарисовал необычные зубы двинии, которые были покрыты бугорками и маленькими «бороздами, идущими от вершины к основанию»[620].

Гипотеза о том, что Россия была родиной млекопитающих, получила веское обоснование.

К окончанию работ общая площадь раскопки достигла 500 квадратных саженей. За десять лет Амалицкий выкопал 186 групп конкреций общим весом 130 тонн. Из них он отпрепарировал 30 тонн, которые дали 35 более-менее полных скелетов («из которых 22 гигантских размеров»), 45 черепов («30 громадной величины») и «несколько тысяч отдельных костей, принадлежащих различным животным, а сверх того остатки пресноводных моллюсков, рыб и отпечатки растений».

Преобладали парейазавры: 20 скелетов, 25 громадных черепов.

Дицинодонтам принадлежали два скелета и восемь черепов.

Иностранцевиям – три скелета и ряд отдельных «голов».

«Этот палеонтологический материал отличается поразительным разнообразием, причём каждый год раскопок даёт всё новые и новые формы, между прочим и такие, которые прежде считались характерными для пермских отложений таких отдалённых стран, как Южная Африка, Индия, Техас», – писал Амалицкий.

Он подсчитал, что после очистки всех добытых конкреций коллекция увеличится в 3–4 раза, в ней будет свыше 100 скелетов и 150 отдельных черепов. «А когда раскопки будут доведены до конца, т. е. выработан будет весь костеносный слой, то получится громаднейший Музей, заключающий в себе свыше 200 скелетов, 300 черепов и тысячи разных костей»[621].

Однако в 1913 году Амалицкий был в Соколках последний раз. Больше он туда не вернётся.

Окаменелые святыни

6 мая 1914 года Амалицкого утвердили в звании заслуженного профессора: исполнилось 25 лет его педагогической службы. Карьера получилась блистательной, на что указывали многочисленные награды. Амалицкий был кавалером орденов Святой Анны 2-й степени, Святого Станислава 1-й, 2-й и 3-й степени, Святого Владимира 4-й и 3-й степени, был награждён серебряной медалью в память царствования императора Александра Третьего и памятным знаком по случаю трёхсотлетия дома Романовых[622]. Спустя неделю, 12 мая 1914 года, прошло заседание совета Варшавского политехнического института, где Амалицкого переизбрали директором уже третий раз, вновь на три года. «Избрание состоялось единогласно и закончилось громкими и дружными аплодисментами»[623].

Была и другая хорошая новость. Совет министров одобрил и внёс в Государственную думу законопроект о выдаче из казны 2 671 000 рублей для постройки здания Геологического музея и Ломоносовского института. Казалось, всё налаживается.

Амалицкий, по просьбе Академии, начал составлять отчёт о своих раскопках для представления в совет министров с просьбой открыть регулярное финансирование работ на десять лет – по 13 560 рублей ежегодно. По мнению Амалицкого, десяти лет хватило бы на разработку всей оставшейся линзы.

Краткая заметка, которую просила Академия, неожиданно разрослась в большой опус в десять печатных листов, с тридцатью таблицами. Тем летом Амалицкий не собирался в Соколки, он хотел отправиться в заграничный отпуск[624], но работа над рукописью затянулась, и это его спасло: 19 июля Германия объявила войну России. Амалицкий потом напишет, что рукопись избавила его от немецкого плена, куда он сам «стремился, желая посмотреть кое-что из завров в Мюнхене и Лондоне»[625].