Изобретатель парейазавров. Палеонтолог В. П. Амалицкий и его галерея

В России войну встретили с энтузиазмом. Её ждали много месяцев, и известие о ней «как бы разрядило насыщенную атмосферу»[626]. Невский проспект запрудила многотысячная толпа, которая двинулась по улицам, распевая гимн. Перед Казанским собором состоялась грандиозная манифестация, в которой участвовало 30 тысяч человек.

Началась мобилизация, на запад ехали целые эшелоны. Жители городов провожали солдат овациями, дарили цветы, иконы, конфеты и папиросы. Тем временем горожане начали покидать Варшаву. Поезда, идущие в Москву и Петербург, были переполнены.

Амалицкий отправил в Академию телеграмму с просьбой выхлопотать два вагона для вывоза палеонтологических материалов. Однако усилия Академии не увенчались успехом. Амалицкий сам связался с военным начальством и тоже получил отказ. Дело в том, что ещё в 1912 году при разработке мобилизационного плана его находки были внесены в число «народных святынь и ценностей», которые в случае нашествия неприятеля подлежали эвакуации в первую очередь[627]. У постановления была обратная сторона: эвакуировать святыни в Петербург не разрешалось, поскольку город считался первоочередной целью неприятеля.

Амалицкому пришлось упаковать коллекции и ждать эвакуации в Москву.

В сентябре линия фронта приблизилась к Варшаве. Издалека доносился гул орудийных залпов и пушечных выстрелов. «Жутко было их слушать на улицах, но ещё более жутко было, пожалуй, сидя в квартире, невольно поднимать глаза к оконным стёклам, издававшим раз за разом такое дребезжание, точно громадные мухи, забравшиеся между рамами, рвутся на свободу и неистово жужжат», – писали газеты[628]

.

14 сентября Амалицкий получил приказ эвакуировать имущество института и палеонтологические коллекции. Профессора и служащие получили билеты до Москвы, трёхмесячное жалованье и пособие на выезд.

Материалы из Соколков заняли целый вагон. Из Варшавы вывезли примерно половину – 50 ящиков со всеми отпрепарированными за последние годы костями. В Москве их сложили в здании Строгановского училища, где разместилась канцелярия Политехнического института. Вывезти остальную половину не удалось. Впрочем, эвакуация закончилась так же быстро, как началась. Уже в октябре ситуация стабилизировалась, немецкие войска отошли от Варшавы, линия фронта замерла.

Едва институт освоился на новом месте, ему велели вернуться и возобновить занятия в Варшаве. В его прежнем здании к тому времени развернули громадный военный госпиталь. Койки стояли в аудиториях, чертёжных, кабинетах, музее. Только три небольших зала оставались свободными. В институте решили, что в текущих условиях этого достаточно для работы.

9 ноября 1914 года в актовом зале прошло торжественное молебствие перед началом занятий. В нём приняли участие не только профессора и учащиеся, но и раненые солдаты из лазарета. На церемонии возгласили «вечную память» студентам и воинам, павшим на поле брани. Все присутствующие в знак скорби опустились на колени. Затем Амалицкий произнёс речь, указав «на особенности переживаемого великого исторического момента, в который приходится институту начинать новый учебный год»[629].

Чтобы наверстать два упущенных месяца, в институте упразднили рождественские каникулы, которые обычно длились весь декабрь, и продлили осенний семестр до февраля, а окончание учебного года, в случае надобности, решили сместить на середину июня.

Занятия представляли собой весьма необычное зрелище. Студенты слушали лекции в коридорах и подвалах[630], на практических занятиях работали для нужд фронта, изготовляя респираторы и гипосульфит[631]. По словам Амалицкого, неудобства никого не стесняли, настроение было деловым.

Его супруга занялась благотворительностью в пользу раненых солдат и вместе с Кружком русских дам открыла военный госпиталь на сорок кроватей[632]. Средства собирали по подписке и на Дне солдатского погона, продавая на улицах «изящные погончики», которые пользовались спросом у публики.

Война стояла буквально на пороге. В январе 1915 года Амалицкий писал Андрусову: