Изобретатель парейазавров. Палеонтолог В. П. Амалицкий и его галерея

«1915 года 1 июля деревня тараканово

Здравствуйте

Единственные Благодетели Барин Владимир Прохорович и Барыня Анна Петровна шлю я Вам свой искренний привет и желаю Вам всего хорошово в жизни Вашей а главное здоровья доброжелательница ваша Мария Петровна также и от деток моих нижайшее почтение, и вот Барыня уведомляю вас что нам живется совершенно плохо теперь потомучто всех угнали на войну и остолись теперь одне женщины да дети унас из сестер утроих угнали вот у меня и анюты наталии. а унас всё ещё пока письма пишут все живы значит слава Богу а у анюты самое теперь трудное положение. 4 месяца вот уже нет никакой вести и незнаем где теперь справится. Пожалуста Барин Владимир Прохорович и Барыня Анна Петровна прошу Вас войдите в наше положение не откажите нашей прозбе посоветуйте где нам справится где он жив или нет он был находилса в районе карпат. затем Барыня я живу неочень пока хорошо но что будешь делать. уменя было уже трое деток но теперь один помер остались Кеня и Боря. пособие получала 7 руб. 50 коп. в месяц, а теперь наверно ещё убавят потому что мальчик помер.

Многоуважаемая Барыня пожалуста если вам не трудно пошлите нам хотя одно писемцо. затем досвиданья остаюсь знакомая

Вам Маша простите что плохо написала сами знаите нас деревенских необразованые люди»[636].

Из-за нехватки средств Амалицкому пришлось распустить мастерскую. При себе он оставил только препаратора Гадомского, устроив его в институт служителем геологического кабинета и сторожем.

Постепенно в Варшаве нарастал дефицит продовольствия и топлива: стало не хватать сахара и кофе, возникли трудности с керосином. Из-за нехватки топлива бедняки разбирали заборы на улицах.

С февраля над городом стали регулярно пролетать немецкие аэропланы. Они сбрасывали наполненные бензином бомбы, разрывные снаряды и стрелы с острыми наконечниками, которые, падая на камни, «издавали звон стали»[637]. В Варшаве не думали о сдаче города. Наоборот, в марте 1915 года Амалицкий запросил в Москве вывезенные материалы, без которых было трудно вести занятия[638]

.

В городе работали цирки и синематограф, каждый вечер шли развлекательные пьесы: «Пила вино и хохотала», «Обнажённая», «Муж напрокат», «Арена ужасов».

Продолжалась научная и учебная работа. В университете защищали диссертации с замысловатыми названиями: «Зародышевый путь сагитты», «Влияние шарляхрота на эпителий кожи», «Наблюдение над строением грегавин». В кружке любителей естествознания слушали лекции «Сознательная гербаризация», «Вопрос о конечной судьбе земли».

Газеты без устали печатали бойкие заметки «Что даст нам победа над немцами», «Упадок духа в Австро-Венгрии». Но уже в мае ситуация резко ухудшилась. Немецкие войска стали использовать ядовитые газы. Жёлтые стены дыма высотой 2–3 метра двигались вместе с ветром на русские позиции. Газ разъедал глаза, вызывал удушье, от него гибли птицы и лошади, чернела трава, металлические пуговицы покрывались зелёным налётом.

Назревала новая эвакуация, которая оказалась быстрой и внезапной. В июне Политехническому институту приказали эвакуироваться в Москву «ныне же». На эвакуацию дали восемь часов.

Амалицкий спешно отправил в Москву девять вагонов институтского имущества и в обход правил послал 52 ящика северодвинских коллекций в Петербург. Их, не разбирая, сложили в вестибюле президиума Академии[639]. В ящиках находились кости, отпрепарированные в 1915 году, десять тонн необработанных конкреций и наиболее ценный инвентарь мастерской: каркасы, металлические подставки, диапозитивы, снимки, фотографии.

Полностью вывезти коллекцию не удалось. В Варшаве осталось 15–20 ящиков весом примерно пять тонн. Что именно в них лежало, никто толком не знал: обе инвентарные книги в суматохе потерялись.