Я теперь нахожусь в таком положении: рукописи и все справки в Петербурге, коллекции в Москве, а «голова» на позициях. Единственная, самая драгоценная уника «Dwinia»= Tritylodont'ового типа находится у меня в дорожном несессере, чтобы в случае эвакуации всегда её взять с собою.
Положение наше довольно интересное. Мы занимаемся под оглушительный гул канонады. Время от времени появляются немецкие аэропланы, которые бросают бомбы, одна из которых упала около нашей студенческой столовой, когда я там был.
Мы выскочили на улицу посмотреть, что сделала бомба (она никого не убила) и продолжили свой обед; впрочем, некоторые философы и не прерывали обеда.
Немцы бросают с аэропланов угрожающие воззвания. Снаряды убивают, к счастью, очень немногих любопытных, главным образом детей и стариков.
Иногда мы ездим на «позиции» к самым окопам. Тут идёт уже оглушительная канонада и бризанты разрываются на глазах. На зрителя всё это производит впечатление вполне обдуманного технического предприятия, где всё предусмотрено и всё на своём месте и каждый за своим делом. Впечатление спокойное, уравновешенное; все сознают серьёзность работы и ответственности.
Вижу, идёт солдат со стороны окопа, и задаю ему довольно глупый вопрос, ибо непременно хочу заговорить, но не знаю, о чём. Получаю очень краткий ответ: «жизни не жалко, только бы врага одолеть», и солдат пошёл к походной кухне. А кругом – застывший в снегу зимний пейзаж.
Мы с позиций возвращаемся совершенно спокойными за исход войны.
Подбирается к нам другой враг: тиф и холера. Последние дни наступили оттепели, людские и лошадиные трупы, неглубоко зарытые – гниют, заражают воду и даже распространяют зловоние.
Наконец, ещё есть один ужасный враг: среди населения, находящегося в районах, отрезанных от нас и от Германии, появился голод. Местное население, через районы которых прошли войска, лишились и крова, и пищи. Начинает появляться голодный тиф. В таком положении находится Лодзь, некогда богатый город, а ныне отрезанный от нас и не снабжённый немцами ввиду бездорожья.
Что нас ждёт дальше? Этого вопроса мы не задаём, ибо уверены в хорошем исходе. О немецких совершенно непонятных выходках – мы с ними совершенно свыклись, думаем, что и это немец после войны нам разъяснит в своих «Berichte»[633]
.Из-за обширных военных трат правительство экономило на всём, и просьбу Академии выделить средства на работы Амалицкого отклонило. С 1915 года он оплачивал аренду земли в Соколках из личных средств[634]
и привычно посылал небольшие пособия крестьянам.А на севере вовсю шла мобилизация, даже раскопку стали «каравулить бабы»[635]
.Амалицкие получали от крестьян такие письма: