Изобретатель парейазавров. Палеонтолог В. П. Амалицкий и его галерея

В феврале 1918 года она писала Андрусову: «Мы совершенно не получаем ни писем, ни газет из Петрограда и Москвы и кругом нас идут бои» – и просила отправить крестьянам сто рублей за огрёбку снега и сто рублей на помин души Амалицкого. Письмо Андрусов не получил.

Всего вдова отправила в Петроград несколько десятков писем. Дошло только одно, переданное через знакомого; от других остались отпуска, потом осевшие в архиве Академии.

В Кисловодске Амалицкая провела полтора года, работая в аптеке. «Я всё время рвусь отсюда, да уехать нельзя. Кругом нас всё идут бои», – повторяла она почти в каждом письме[690].

Возле Кисловодска шли нескончаемые перестрелки между красными, белыми, бандитами, монархистами и какими-то совсем экзотическими шайками, например Женским карательным отрядом каторжанки Маруси.

Только в 1919 году Амалицкая выбралась отсюда. Она доехала до Ростова-на-Дону, где устроилась препаратором и техником-рисовальщиком сначала в геологический кабинет Донского университета, потом в горный и химический комитеты.

В Петрограде тоже царил хаос. Продовольствия почти не осталось; не хватало дров, печи топили бумагами и книгами. В домах не работала канализация. Электричество и газ стали крайне дорогими и поступали с перебоями. Андрусов писал Вернадскому из Петрограда, что в городе все «истрепались и изголодались до крайности», а из музея началось повальное бегство.

«Я, Владимир Иванович, крепился здесь, сколько мог, и сейчас в Геологическом отделении остался один: все хранители исчезли один за другим и никто не возвращается. Причины бегства были различны, но большею частью в конце концов на продовольственной почве или из-за страха немецкого плена»[691].

Дальше шёл рассказ о пропавших сотрудниках.

О. О. Баклунд гостил в усадьбе родных в Финляндии. Когда началось «красногвардейское владычество», усадьбу разгромили, хозяев убили. Баклунд с женой и дочкой бежал в Швецию, но откуда не мог вернуться в Петроград. За место на корабле с него просили тысячу крон, а проезд через Финляндию закрылся.

И. П. Толмачёв отправился в Сибирь закупать хлеб для военнопленных и застрял в Омске, который заняли легионы чехословаков.

М. В. Баярунас выехал в Персию на нефтяные работы по приглашению Закавказского банка и пропал в Баку, когда там начались погромы.

С. А. Гатуев очутился во Владикавказе, «с оружием в руках» защищал «свою семью и друзей от ингушей», и трудно было сказать, жив ли он. «Вы ведь знаете, что там делается. Характеристикой жизни во Владикавказе может служить надпись в одном из его клубов: „просят употреблять оружие лишь в случае крайней необходимости“», – рассказывал Андрусов[692]

.

«Мы живём здесь в бедламе. Я решительно не знаю, сплю ли я или бодрствую. Разобрать ничего не могу: мир ли, война ли, мобилизация или демобилизация», – жаловался он[693].

Петроград наводняли слухи. Газеты писали, что немцы подошли к Нарве; прохожие уверяли, что они уже под Гатчиной, а Красная армия (по словам Андрусова, «наскоро навербованная и необученная») разбежалась в разных направлениях.

Весной 1918 года Академия командировала геолога А. А. Борисяка в Нижний Новгород и Соколки, чтобы выяснить, в каком состоянии находятся материалы Амалицкого. Академия запросила у большевицкого правительства 30 тысяч рублей на «северодвинские дела», но ответа не получила. «И едва ли получит», – считал Андрусов[694].

В начале июня Борисяк отправился в дорогу сначала поездом, потом на лошадях и по реке. Еды в провинции оказалось мало, вся страшно дорогая, а ещё везде царила разруха. «Больше недели плыл на пароходе, наслаждался чудесной погодой и видами – и всеми удобствами, лишь в высшей мере загрязнёнными», – писал Борисяк дочери[695]

.

Пока он добирался до Вологодской губернии, её переименовали в Северо-Двинскую и ввели в ней военное положение.

В Ефимовской Борисяк перезаключил соглашение с крестьянами. Аренду продлили, а также подписали договор на охрану раскопки, инструментов и коллекций. Академия положила крестьянам 1400 рублей жалованья в год. Подписи под бумагой поставили Борисяк и пятеро крестьян: двое неграмотных нарисовали крестики[696].

Сумма аренды при нарастающей инфляции была мизерной. Только на свою поездку Борисяк потратил больше: почти тысячу рублей на проезд и более тысячи на пропитание.

После Соколков он заехал в Нижний Новгород и осмотрел ящики Амалицкого. Они лежали в несколько ярусов в препараторской и «фотографической комнате». В ящиках находились железные подставки под скелеты, книги, негативы (целый ящик), неочищенные конкреции и готовые к монтажу скелеты.