Изобретатель парейазавров. Палеонтолог В. П. Амалицкий и его галерея

Едемский живо интересовался палеонтологией, ему нравилось искать окаменелости, но изучать их он не умел и не хотел. Ни одной статьи о палеонтологии он не опубликовал. Да и в геологии все его работы описательные, в них нет выводов и теории. Многие скорее напоминают записки путешественника, тем более что Едемский писал хорошо и обладал несомненным литературным талантом. Мало кто из геологов в описании соляных залежей стал бы рисовать картину заброшенной солеварни, где «наполненный рассолом бак служит лишь для развлечений местной детворы, собирающейся сюда пускать свои игрушечные кораблики». Или красочно рассуждать про обугленные куски пермской древесины, похожие на головешки: «Тщательный осмотр, однако, убедил, что эти обугленные остатки принадлежат не нашего времени костру, а являются остатками костра, скорее, большого пожара того времени, когда высшими формами живых существ были только рептилии»[708].

Едемский был отличным полевиком. Теоретические вопросы его не привлекали ни в фольклористике, ни в геологии. Он ограничивался тем, что записывал наблюдения. По словам академика С. Ф. Ольденбурга, он был «образцовым экспедиционным работником»[709].

Дорога Амалицкой и Едемского до Соколков получилась непростой. Деньги обесценивались чуть ли не ежедневно, цены измерялись миллионами. Тысячные ассигнации в народе называли «кусками», миллионы – «лимонами», миллиарды – «лимонардами». На купюрах пририсовывали нули, чтобы не запутаться.

Газета стоила 20 тысяч рублей; носильщику на вокзале Амалицкая заплатила 3 миллиона; Осипу Верещагину в Соколках за еду, ночлег и кипяток – 15 миллионов. Небольшая экскурсия Амалицкой и Едемского обошлась Академии в полмиллиарда рублей[710].

Оказалось, обязательства по охране крестьяне проигнорировали. Неуловимые вотложемские старушки разломали ещё два ящика с конкрециями. Оба сарая стояли с открытыми дверями, у одного крыша протекала, у другого проломилась[711].

Ящиками был заставлен весь большой сарай. Едемский смог осмотреть только крайние и увидел, что днища целиком прогнили от сырости. Число ящиков оказалось в два раза больше, чем предполагала Академия, – почти двести штук[712].

Едемский купил в деревне доски, наглухо заколотил двери сараев. Заодно выдал крестьянам охранные грамоты от Академии. В них говорилось, что предъявители этих бумаг «действительно состоят на службе Российской Академии Наук по охране коллекций и места раскопок» и «для несения обязанностей охранителя (сторожа)» должны «безотлучно находиться при указанном месте раскопок»[713]

. Крестьяне надеялись, что грамоты помогут избежать мобилизации в Красную армию.

Хранить коллекции по-прежнему в Соколках Академия не хотела. Две сотни ящиков можно было доставить в Петроград или по железной дороге, или водным путём. Учитывая объём (около 80 тонн), Академия остановилась на втором варианте. Речное Госпароходство согласилось бесплатно доставить груз через Мариинские каналы.

В 1923 году на упаковку коллекции отправились Едемский с Гадомским.

Когда они вытащили ящики из сарая, то обнаружили, что в негодность пришли не только крайние ящики и не только днища. Большинство ящиков «сгнили почти совершенно и о ремонте их нечего было и помышлять»[714]. Более-менее целыми оказались пятьдесят.

Пришлось срочно делать полторы сотни новых. Заказанных заранее досок не хватило, на доски разобрали большой сарай: от него осталась только крыша, стоявшая на четырёх столбах. Маленький сарай Едемский не стал трогать в надежде, что он пригодится, когда возобновятся раскопки.

Для изготовления ящиков пришлось нанять много рабочих. Пять недель они пилили бревна, сколачивали ящики, перетаскивали конкреции. Всё приходилось делать быстро, чтобы успеть до подачи баржи.

Старая солома, которой раньше перекладывали конкреции, тоже вся сгнила. Заказывать новую было некогда. Конкреции сложили без упаковки и без описи.

В конце июля к Соколкам подошла баржа Госпароходства, прицепленная к пароходу «Стенька Разин». Ящики, весившие по 500 килограммов, спускали с обрыва, придерживая верёвками. Они, словно плуги, пропахали по рухлякам широкую борозду.

Вместе с конкрециями в Петроград отправили оставшееся имущество Амалицкого, которое хранилось у крестьян: два чайника, самовар, кухонную посуду и молоток.

Баржа сильно просела под весом ящиков, но матросы не стали откачивать воду. Они рассчитывали проскочить мели по высокой воде, которая держалась на Сухоне благодаря дождям.

27 июля баржа отчалила от Соколков. Вначале шла быстро, потом остановилась, постояла, но затем двинулась дальше. «Можно надеяться, что наши парейазавры, двинозавры, лодыри с препаратором Л. К. Гадомским во главе, протянут благополучно и не слишком медленно», – писал Едемский в Петроград[715].