Изобретение новостей. Как мир узнал о самом себе

Как показывает этот пример, газетчики вполне осознавали, насколько трудно было добывать правдивую информацию. Томас Гейнсфорд был одним из немногих, кто в своих колонках убеждал читателей не проявлять нетерпения: нельзя печатать новости, если их нет. Газетчики не хотели, чтобы их уличили в фальсификации, тем более что их заработок зависел от репутации надежности газеты. Уильям Уоттс был на плохом счету с тех пор, как после битвы при Брайтенфельде в 1631 году доложил о гибели католического генерала Тилли и придерживался этой версии даже тогда, когда все донесения говорили об обратном. Можно понять, впрочем, что его доводы отражали стремление сбалансировать противоречивую информацию. Уоттс был неправ:

«Неведомые читатели, мы обещали вам (в последнем нашем издании) описать гибель и погребение мсье Тилли, что и выполняем, несмотря на то, что последние новости из Антверпена и доносят слухи об обратном, против чего вы, конечно, можете убеждать друг друга или доверять этому. Мы зададим несогласным один лишь вопрос: где Тилли и где та огромная армия, которую он вел? Если нам ответят, то я готов принять католицизм»[656]

.

На самом деле эпизоды, когда газетчик оперировал неподтвержденными слухами, были редки (да и свидетельств того, что Уоттс последовал своей клятве и принял католицизм, не было). Газеты XVII века в общем характеризуются больше осторожностью, нежели рискованностью. Многие газетчики рады были выискать неподтвержденную информацию в иностранных новостях и указать на нее. Формула благоразумия, выведенная Гейнсфордом, была очень точна: «Я лучше подвергну сомнению правдивые вести, если не буду уверен в них, чем буду выдавать за правду ложь, которая после вскроется»[657].

12.2. Беспокойное небо. Здесь изображены две армии, сражающиеся в небесах, и кровь, капающая из облаков. Действительно, странное явление

Такой профессиональный подход редко ценили критики. Большая доля критики, надо сказать, исходила от привилегированных членов существующего круга обращения новостей, вроде Джеймса Ширли, или собственников рукописных новостных служб, у которых был финансовый интерес, заставлявший их подчеркивать превосходство их собственных источников. Шквал насмешек, обрушившийся на газеты и их читателей, выражал общественное презрение по отношению к неискушенным потребителям. И нигде это не было столь очевидно, как на лондонской сцене, где драматурги сделали издателей газет излюбленной целью для своих издевок. Особенно доставалось несчастному Натаниэлю Баттеру, а его имя было просто создано для каламбуров (butter — масло, прим. пер.). В пьесе «Игра в шахматы» Томас Миддлтон здорово поиздевался над Баттером, зная, что именно он ассоциируется у публики с лицом прессы. Абрахам Холланд нанес заключительную пощечину всему газетному миру одним куплетом:

«Смотрите, как Масло каждую неделю засаливает

Каждый столб и каждую церковную дверь!»[658]

Принципиальным гонителем газетчиков был Бен Джонсон, создавший первую пьесу, в центре которой была газетная пресса, — «Штамповка новостей» (A staple of News). Мишенью стали как доверчивые читатели, так и газетчики. Например, деревенская женщина, которая по задумке Джонсона приходит в штамповальный цех и просит «любые новости, хоть на крупицу»[659]. Такими простофилями, хотел сказать он, легко управлять. Критики, вероятно, не были так уж далеки от истины. Хотя, в принципе, один экземпляр любого новостного издания был доступен многим людям весьма ограниченного достатка, не они были целевой аудиторией газетчиков. В основном продукция предназначалась для подписчиков, они, скорее всего, были богаче (не каждый может позволить себе откладывать шиллинг в месяц) и умнее; должны были быть, чтобы понимать краткий отрывистый газетный стиль.