Изобретение новостей. Как мир узнал о самом себе

Небесные знамения были скрепой для всех частей новостного рынка. Кометы, необычные сочетания и расположения небесных тел обсуждались в прессе, но лишь в иллюстрированной газете (той, что представляла собой пропечатанный с двух сторон лист) описание достигло истинного драматизма. Можно привести в пример немецкого поэта Себастиана Бранта, который написал драматическую (и политическую) хвалу Энзихаймскому метеориту в 1492 году. А когда оборот печати увеличился в XVI веке, то эта форма газеты, напечатанной на одном листе, стала весьма популярна[638]. Комета 1577 года была описана минимум в четырех независимых газетах, другие писали о падающих звездах, затмении, одновременном появлении солнца и луны или множественных солнцах[639]. Некоторые из этих наблюдений могут быть приписаны разыгравшемуся воображению, ведь речь шла о вполне известных природных явлениях, как, например, описание Aurora Borealis (северного сияния) в 1580 и 1590 годах

[640].

Но что говорят нам эти многочисленные описания животных, всадников и чудовищ, появлявшихся на небесах? Среди небесных знамений часто возникали и вооруженные солдаты, иногда и целые вой-ска. Неудивительно, что такие вещи повторялись чаще во времена военных действий, в Германии во времена противостояния Карла V и Шмалькальденской лиги и во время Кёльнской войны (1583–1588)[641]. Такое бывало не только в XVI веке. В Дании в 1628 году, во время оккупации королевства войсками Валленштайна, обитатели Зондерборга были поражены видением двух армий на небесах. Битва продолжалась несколько часов, и свидетелями ее были сотни людей. Горожан успокоило то, что победу одержала армия, располагавшаяся на севере, это могло быть знаком того, что северяне вскоре освободятся от оккупантов[642]

. Почти двадцать лет спустя протестантский резчик по дереву Неемия Уоллингтон писал об очень схожих вещах, о которых ему рассказали «люди, достойные доверия»: о появлении «видимых в воздухе» двух армий пеших солдат, которые «сражались друг с другом с большой свирепостью»[643]. Странные, поистине, были времена.

Та же убедительная комбинация воображения и наблюдения очевидна в поразительном интересе, выказываемом к тому, что в нетолерантной терминологии того времени называлось рождением чудовищ[644]. Сросшиеся близнецы были чудом света, их изображали с большой анатомической точностью. Мы не склонны серьезно относиться к сообщениям, о которых, впрочем, говорили с полным доверием, что некая женщина родила кошку. Но обыватели XVI века относились к подобным вещам очень серьезно, не в последнюю очередь из-за того, что они могли предвещать удивительные и зловещие события. Не кто иной как сам Мартин Лютер добился огромного успеха, показывая так называемого теленка-монаха, животное с тонзурой, в котором он видел аллегорию коррупционных преступлений католической церкви

[645].

Рождение срощенных близнецов обычно считалось наказанием за грехи родителей. Как было написано в листовке 1565 года: «Чудовищная и противоестественная форма тела этих детей предназначена не только для того, чтобы мы на них глазели». Рождение таких детей — это «урок и поучение всем нам, кто ежедневно совершает… дела не менее злые, нежели родители таких деформированных детей»[646]. А когда, в 1569 году, английский Тайный совет получил донесение о том, что некая женщина родила кошку, графу Хантингтону, одному из членов совета, было поручено расследование. Хантингтон вскоре отправил архиепископу Гриндалу подробную запись дознания мнимой матери, которое он дополнил рисунком кошки[647]

. Когда Гриндал ознакомился с показаниями Хантингтона, он понял, что это была лишь мистификация, однако никто так и не смог выяснить, для чего ее учинили. Однако ясно одно: само событие не трактовалось как однозначная выдумка, и достаточно много времени было потрачено властями на выяснение правды.

Эта часть мира новостей XVI–XVII веков должна казаться нам наиболее дикой. Мы не можем верить в то, что женщины рождают животных или что обитателей Сассекса терроризирует дракон; однако подобные новости печатались в памфлетах вплоть до начала XVIII века[648].

Внезапные бедствия и катастрофы имели особое отражение в печати: в то время все новости были облечены в форму морали. Жертв несчастий, особенно коллективных несчастий, всегда были рады обвинить во всех грехах.